— А разве Флик — это не лошадиное имя? — спросила Люси Оззер.
— Нет, то Флика, — сказала я. — «Моя подруга Флика».
— У тебя есть подруга по имени Флика? — заинтересовалась Филиппа.
— Кхм! [или что-то в этом роде] — громко произнесла миссис Макбет. — «Флик проработала в мужском хирургическом отделении всего два дня и уже успела дважды столкнуться с чрезмерно самоуверенным доктором Маккриндлом, который явно считал себя подарком от Бога человечеству, больнице Святого Вернона и тамошним медсестрам».
— А что, разве есть больница Святого Вернона? — спросила миссис Маккью, умудряясь одновременно вязать и есть суп.
— Может, ты подумала про букмекерскую фирму? — предположила миссис Макбет.
— Не важно, — презрительно сказала Филиппа, — это же беллетристика.
— «„Итак, доктор Маккриндл, — сказала Флик, прекрасно сознавая, какой эффект оказывает ее присутствие, — каков ваш диагноз?“ Он улыбнулся ей по-волчьи…»
— А мне кажется, волки не умеют улыбаться, — встряла Мейзи, но тут миссис Макбет засипела, закашлялась и порозовела, почти догнав цветом лососину; глаза у нее заслезились, а рот округлился изумленным овалом — она пыталась втянуть воздух.
— Геймлих! — рявкнула Филиппа, схватила ее сзади и принялась трясти и мять старушечье тельце, пока изо рта у миссис Макбет не вылетел ком слов, а с ним — большая рыбья кость.
— Пронесло, — хрипло сказала миссис Макбет, падая на стул, — словно встреча со смертью входила в ее ежедневный распорядок. Она принялась разглядывать рыбью кость, удивленно качая головой. — Надо же, рыбья кость. Откуда она могла взяться?
— От рыбы? — предположила Люси Оззер, саркастичное дитя.
Лосось промолчал. Миссис Маккью дала миссис Макбет сигарету, чтобы та поскорей оправилась, и сама тоже закурила.
— Я коплю купоны на тостер «Филипс», — сказала она. — Просто ужас сколько надо выкурить.
Наверху хлопнула дверь и потекла вода из крана. Интересно, не значит ли это, что Фердинанд где-то здесь. Я извинилась, вышла из-за стола и осторожно поднялась по захламленной лестнице. К несчастью, в ванной комнате Фердинанда не оказалось, но ее заполнял необычный запах мужской чистоты — зубной пасты, пены для бритья и антибактериального мыла, — словно здесь только что мылся человек, привыкший к казенной гигиене и распорядку сильнее, чем все остальные Маккью. Мне казалось, что я различаю за запахом личной гигиены слабый след собственного животного запаха Фердинанда и что, если прислушаться хорошенько, я уловлю тающее в воздухе эхо его сердцебиения.
Ванная комната была одой шестидесятым — от сантехники цвета чахлого лютика с прозрачными акриловыми ручками кранов до сосновых панелей в елочку, которыми был обшит даже потолок, озаряемый тусклым светом встроенных светильников. Все стоки плотно забились комьями мыльных волос. Ванна была склизко-серая, а унитаз внутри покрыт бурой коркой. На подоконнике боролась за жизнь анемичная традесканция — ее листья тянул к земле толстый налет талька. На бачке унитаза лежала духовная пища разнообразных Маккью — «Журнал для ценителей резинок», «Бино» и древние выпуски «Философского ежеквартальника».