— Нет, это цитата из Троцкого.
— Что здесь происходит?
— По-моему, Роджер призывает уничтожить университет. Он хочет на его месте создать «Университет улиц» или что-то в этом роде, — устало сказала она.
— Улиц? А я думала, мы протестуем против войны… или против правительства…
Оливия равнодушно пожала плечами и вдруг в качестве эталонного non-sequitur объявила:
— Я беременна.
Она была бела как молоко.
— Мои соболезнования… или поздравления? В общем, что хочешь.
— Угу, — двусмысленно сказала она.
Очередная фраза, выкрикнутая Роджером, кажется, разозлила его слушателей.
— Скажи, пожалуйста, я могу с тобой поговорить? — спросила Оливия.
— Со мной?
Но тут прискакал Робин в красных вельветовых штанах на лямках и футболке с длинным рукавом в бело-синюю полоску — словно ведущий детской передачи «Учись и играй». На одной лямке у него красовался значок в форме щита с надписью: «Староста школы».
Я спросила, вправду ли он был старостой.
— Это иронический комментарий по поводу природы власти, — объяснил он.
— Я тебя потом поймаю, — сказала мне Оливия и растворилась в толпе.
— Это настоящее! — с жаром воскликнул Робин. — То, что сейчас происходит, очень важно!
— А я не знала, что буддисты интересуются политикой.
— Буддисты?
— Вчера ты был буддистом.
— Ну и что, а сегодня я, может, маоист. Ты ничего не знаешь.
С его последними словами я спорить не могла.
К нам через мешанину тел пробились Шуг и Боб.
— Анархия рулит, — лаконично заявил Шуг.
Боб держал кулек из коричневой бумаги, доставал оттуда волшебные грибы и ел один за другим, словно леденцы. Он предложил кулек Робину.
— Вы — людишки без убеждений, верно ведь? — сказал Робин, отправляя в рот пригоршню псилоцибиновых грибов. — Ленивые гедонисты. Вас волнуют только собственные мелкие жизни.
— Его политизировали, — объяснила я Бобу и Шугу.
— Ух ты! — сказал Боб. — Больно было?
Рядом с Робином появилась Шерон.
— Прямое действие, — сказала она, лихорадочно тряся сосками, — это единственный способ что-либо изменить.
— Именно! — согласился Робин.
— Херня, — сказал Шуг (очень лаконично, подумала я).
— Когда придет революция, вас и таких, как вы, поставят к стенке первыми! — прошипела Шерон.
Робеспьер, Сталин, Шерон — траектория развития политической мысли стала мне ясна. Шерон в полемическом задоре принялась разглагольствовать о том, как студенты будут править миром и как рабочие с местной часовой фабрики и хлебозавода возьмут на себя управление факультетом гуманитарных и общественных наук (кстати, вот это могло бы оказаться и к лучшему).
— А я думала, мы митингуем из-за Вьетнама… или из-за шахтеров… — удивилась я.