Я толкнула дверь на другом конце бильярдной — она открылась в небольшую комнату, где было совершенно темно, если не считать света от телевизора, в котором показывали «Папину армию». В дверях я столкнулась с Шугом, который обнял меня со словами: «Что, решила гульнуть, красава? Ну что, ты и я… того? А?» Он был очень пьян, и мне пришлось отпихнуть его и напомнить, что он «Бобов кореш» и потому не имеет морального права меня трахнуть. А где же сам Боб? Шуг зашуганно вздрогнул (рано или поздно это должно было случиться) и сказал: «Нинаю».
Я упрямо шла дальше. Поднявшись по небольшой лестнице для слуг в загадочные верхние области дома, я попала в холодную спальню, где зря старался керосиновый обогреватель. На холодном махровом покрывале двойной кровати лежали дочка Джилл с непроизносимым именем, еще два спящих ребенка неопределенных лет и — к моему огромному облегчению — Протей.
— Добро пожаловать в детскую, — сказала Кара и раскурила косяк.
— Так ты его, значит, нашла? — Я вгляделась в мирное спящее личико Протея.
— Тебе нехорошо? — спросила Кара. — Ты что-то бледная.
— Я и чувствую себя бледно.
Кара потянулась ко мне, схватила меня за запястье и деловито посчитала пульс.
— Я прошла курсы скорой помощи Святого Андрея, — сказала она, но тут же отпустила мою руку и сказала равнодушно: — Ты умерла.
— Хочешь остаться тут и посидеть с детьми? — спросила Джилл.
Мертвая бебиситтерша. Хороший вышел бы заголовок для чего-нибудь. Несмотря на окутавшую мозг пелену, я постаралась его запомнить, чтобы потом сказать Робину.
Я пошла дальше, спустилась по другой небольшой лестнице и стала заглядывать в другие комнаты — я сама не знала, ищу ли что-то. Возможно, я, как профессор Кузенс, должна была узнать искомое, когда найду его. В маленькой задней комнате обнаружился одинокий юноша с бульбулятором, окутанный невыносимым запахом горящей сальвии. Я сбежала от запаха и попала в другую комнату с телевизором — на сей раз это был портативный «Филипс», стоящий прямо посреди комнаты на полу. На экране бомбили какую-то страну, но зрителей не было, и я подумала, что мой долг — остаться и посмотреть несколько минут, но тут меня обуял страшный голод, и я решила попробовать найти дорогу обратно на кухню.
Вместо этого я попала, кажется, в какое-то совершенно отдельное крыло «Форреса». Этот дом явно проектировал Борхес, а строил Эшер[66]. Я понятия не имела, куда выходят окна — на север, юг, запад или восток, и даже — на каком я этаже. Я осторожно заглянула в комнату, которая когда-то, вероятно, была большой верхней гостиной, а сейчас представляла собой фантастическое зрелище разврата, достойное кисти Босха, — при свете нескольких чадящих свечей на полу хаотически-самозабвенно извивались обнаженные тела.