Важной частью моей мечты об уходе от Боба был мысленный образ места, где я буду жить без него, — незахламленное белое пространство, в котором нет ничего, кроме меня. Может быть, кофейный столик. Ваза с зелеными яблоками без единого изъяна. Из колонок поет Джони Митчелл. Белый ковер.
Ибо все это время я ожидала, что Боб изменится — станет энергичней и интересней нынешнего. То есть превратится в другого человека. Очень медленно — мучительно медленно — до меня дошло, что этого никогда не будет. Вначале Боб мне нравился, потому что был Бобом (бог знает почему). Теперь он мне не нравился — по той же самой причине. Я жила с человеком, главным хобби которого была игра на воображаемой гитаре и который совершенно искренне намеревался стать таймлордом, когда вырастет.
— Эй, — сказал Боб при виде меня.
На нем была фуфайка, связанная его матерью, — видно, когда мать вязала, она представляла себе идеального Боба, несколько больше натуральной величины. Еще на нем были прямые джинсы, которые я превратила в гигантские клеша, вставив клинья из старой фланелевой простыни цвета антисептической мази.
Он лежал, распростершись на полу, и с трогательной нежностью созерцал фотографию девочки в центре таблицы для настройки телевизора. Лучи кинескопа были так же необходимы Бобу, как другим людям — кислород. Боб утверждал, что из-за «трехдневной недели» у него страдает обмен веществ. Маленький портативный черно-белый телевизор Боб купил на единственный в жизни летний заработок — деньги, которые заплатили ему за пересчет деревьев в Кэмпердауне для городского паркового управления. На самом деле он и не думал пересчитывать каждое дерево по очереди, а просто бросал взгляд на рощицу и решал: «Похоже, их тут штук двадцать». Нетрудно догадаться, что он, как правило, был весьма далек от истины.
— Где ты была? — спросил Боб.
— С тобой. Ты что, не помнишь?
— Нет.
Боб доедал двухдневные остатки бирьяни из ресторана «Лахор» на Перт-роуд. Курица в этом бирьяни с анатомической точки зрения неприятно походила на кошку. Боб не имел никакого понятия о сбалансированной диете. Когда мы только познакомились, он питался «рыбными ужинами» из кафе «Глубокое море», слабо разнообразя их жестянками собачьей еды («Почему же нет?») и банками холодного детского питания. Последнее, на взгляд Боба, было самым разумным вариантом — ни готовки, ни грязной посуды, всех забот — выбрать между «Бараниной с овощами» и «Грушей с заварным кремом» (или взять и то и другое). Боб говорил, что это питание зря тратят на детей. Его жизнь омрачало лишь то, что «Хайнц» не выпускает рыбу с жареной картошкой в таких же баночках.