— У меня к вам больше вопросов нет.
— Честь имею…
Астафьев щелкнул каблуками, откозырял и ушел.
Что он за человек? Что в нем настоящее и что фальшивое? Привез от Белинберг девушку, похожую на мальчишку, говорят, языкатая, бойкая, поселил ее у себя в номере, даже днем с ней, а по вечерам они в «Медведе».
Я спохватился, что не спросил у поручика, куда отправили жену Орлова. Куда они ее запрятали?
И я пошел к себе составлять донесение в Центр. Кроме того, что операция с Орловым прошла благополучно, мне надо было сообщить о более важном: в Германии началась поголовная мобилизация населения от шестнадцати до шестидесяти лет в специальные части — фольксштурм.
В лифте Астафьев иронически сказал:
— Вам, господин Орлов, идет немецкая форма. Прямо ариец.
Алексей Иванович посмотрел в зеркало, ответил неопределенно:
— Ничего, привыкну…
Вот и пятый этаж, номер 527.
— Прошу, ваше благородие! — Астафьев гостеприимно распахнул дверь. — Извините, господин Орлов, за скромные апартаменты, ничего другого, к сожалению, нет. Берлин переполнен.
— Что вы! Здесь так уютно.
Орлов подошел к окну. От развалин на другой стороне улицы поднимался желтый дым.
— И пейзаж не из веселых, — продолжал оправдываться Астафьев. — Позавчера опять бомбили.
— Ради бога, не волнуйтесь, господин поручик. Мне здесь нравится.
— Я все-таки попытаюсь устроить вас поприличнее.
«Черта с два ты меня устроишь!» — думал Орлов, а вслух сказал:
— Дорогой поручик, право, не стоит на это тратить время.
Сел в низкое удобное кресло, вытянул ноги, расстегнул на мундире верхние пуговицы.
— Извините… Сейчас самое лучшее…
— Понял, справить новоселье.
Астафьев снял трубку, набрал три цифры.
— Совет на будущее. Не захотите спускаться в ресторан — наберите три раза по шесть и попадете к Ахметели. Жулик отчаянный, но исполнителен, как новый денщик… Ахметели! Это ты? Слушай, друг, пришли в пятьсот двадцать седьмой… Шустовского. Пошарь в своем чулане. И все сопроводительное… Карточки на алкоголь? Ты с ума сошел, Ахметели! В крайнем случае из запасов его превосходительства. Лимон? Не надо. Это монархизм. Закусывать коньяк лимоном придумал Николай Второй.
Астафьев положил трубку, сел.
— Сейчас пришлет. Шустовский — это по-нашему, то есть по-вашему, по-советски, армянский… Ахметели дерет за него, но зато хорош! Выпьем за то, что нашего полку прибыло, хотя, буду откровенен, в вашем бывшем качестве вы мне нравились больше.
— Не понимаю…
— Когда вы упорствовали и не соглашались… По закону противоположностей, очевидно. Я дерьмо и завидовал вашей стойкости. Я никто. Цветочная пыль, которую ветер занес на пустырь. У меня ни родины, ни семьи — потерянная личность. Знаете, кого мне больше всего жаль? Ваших друзей. Какой это для них удар! Самое страшное — это потерять веру в человека. Это ужасно… Мой папа сказал мне перед смертью: «Ты когда-нибудь вернешься на родину, в Россию. Запомни, когда бы это ни случилось, не бери с собой щепотки зла…» Он был смешной, мой отец. Убежал из России в 1917 году с перепугу, а потом никак не мог с этим примириться. Когда при нем плохо говорили о России, он бледнел…