Мешков умолк, закрыл глаза.
— Какой же второй выход? — тихо спросил Петерс. — С моста в воду или пулю в висок?
Мешков не отвечал.
— Значит, так, князь: жизнь разбита, все пропало, будем стреляться?
Мешков открыл глаза. Петерс сделал вид, что не заметил слез.
— Что же мне осталось?
— Жить! А вот как тебе, парень, жить… Извини, что я с тобой на «ты», а как жить, давай подумаем. Не спеши на тот свет. Я хоть там и не бывал, но заглядывать приходилось, и не раз, — интересного там мало. Куда интереснее на Родине и для Родины. Жизнь твоя только начинается.
Студента Николая Коротнева привели к Петерсу днем, часа в три.
— Садитесь, молодой человек. Давайте побеседуем.
— Я все сказал. Верочка подтвердила.
— Поговорим и о Верочке. Сначала о папе с мамой. Кто они? Где живут? Сколько у них детей, кроме вас?
— Две дочери. Мои, следовательно, сестры. Папа — механик без образования, практик. Мама ведет дом. Шьет, правда, исключительно знакомым. Живут в Орехово-Зуеве.
— Ясно. Мамочка иглой пальцы исколола, папа-практик решил вам образование дать. А сестры?
— Они еще маленькие.
— Ясно! Помогать родителям еще не могут. А вы сколько за букет для Верочки выкинули? Ладно, не хотите — не говорите, это ваше личное дело.
— Умоляю! Скажите, что с Верочкой?
— Ничего. Она к контрреволюции отношения не имеет. Она по другой части. Советую выбирать знакомых, молодой человек. Идите домой. К экзаменам готовьтесь.
— Вы меня освобождаете?
— Я говорю — домой идите. И деньги, которые вам родители дают, не тратьте на Верочку. Извините меня, может, я вам на любимую мозоль наступаю, только ваша Верочка шлюха…
Минут через десять в кабинет к Петерсу вошел Мартынов. Петерс стоял у окна, смеялся.
— Андрей, смотри.
По улице, расталкивая прохожих, часто оглядываясь, бежал студент.
— Ишь улепетывает. Боится, дурачок, как бы не вернули… Что у тебя? Докладывай.
— Везет мне на знакомых. Пинка назвал еще одного — Сергея Пухова, сына профессора. Того самого…
— Понял. Подожди, я спрошу Феликса Эдмундовича. Давай протокол допроса.
Вскоре Петерс вернулся.
— Дзержинский сказал: показания Пинки надо тщательно проверить.
Анна Федоровна Денежкина женским чутьем поняла, что если она не сменит гнев на милость, то милого друга Сереженьку можно потерять навсегда: «Помучила, ну и хватит!» Испугало ее и возвращение в Москву молодой вдовы Варвары Феоктистовой, урожденной Самариной. «А вдруг переманит?!»
Анна Федоровна посетила Сухаревку — поискать, чем побаловать милого друга, и как раз повезло — приобрела бутылку шустовской рябиновой. Хорошо зная сухаревские нравы, вышибла пробку, глотнула и успокоилась — настоящая! И еще раз повезло, увидела в руках у старушки беленький шелковый офицерский шарфик: «С шарфика и начну. Скажу — зайдите, могу уступить. Пусть понимает про „уступить“ как хочет…»