).
Звягинцев забывает, что именно Левиафан будет побежден в этой битве: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское» (Ис. 27:1). И какой же иной народ способен стать оплотом сопротивления антихристу в виде «стана святых и града возлюбленного» (Откр. 20)? Неужели в нашем народе и на русской земле, покрытой кровью бесчисленных мучеников за Христа, сейчас нет для этого предпосылок, несмотря на нынешние власти?
Итак, не всякая критика нынешнего удручающего положения в оккупированной олигархами России продиктована благими намерениями. Но и не всякий «патриотический» отпор ей верен перед очами Божиими. Это большая беда нашего современного общества, что большинство православных патриотов не способно защищать Россию и Церковь в опоре на Истину, призывая помощь Свыше, — ведь защитой пороков и конформизма этой Помощи не получить. А без нее всё обречено на поражение перед натиском мирового зла, которое совместно с такими патриархийными патриотами готовит нашему народу очередную и самую страшную катастрофу.
+++
Не удержусь и от небольшого художественно-критического отступления. Я отношусь к тем «ханжам», которые убеждены, что подлинное художественное искусство вполне может обходиться без использования матерщины и прочего натурализма (которого, правда, у Звягинцева пока нет), ибо где тут граница? — может быть, скоро и в унитазе камеру можно будет поставить в художественных целях для достоверного раскрытия внутреннего содержания героя? Ведь мат — это не что иное, как испражнение в языке, и не следует выносить это на публику из туалета. Приводимые Звягинцевым примеры, мол, и наши классики матерились, нисколько не работают, ибо исключения не делают нормы. Никто из них, великих, по-человечески не был свободен от греховности, от духовных ошибок, однако не этим ценны для нас наши классики. Реализм в русской культуре всегда обходился без такого низкого уровня «достоверности», так как подобное смешение стилистических уровней и жанров — это не признак «свободного развития искусства» (как это твердит нам Звягинцев и его защитники), а явление декаданса. То есть духовного упадка, ибо чистота и грязь несовместимы в одном флаконе, ложка дерьма делает коктейль или суп несъедобным, так как это несовместимые субстанции.
Искусство — это прикосновение к Божественной тайне бытия художественными средствами, которые могут быть разными. Разумеется, в отличие от проповеди, художественное творчество не должно быть назидательно-дидактичным, оно предполагает и широкую палитру красок (включая черные для показа истины «от обратного»), в том числе привлекая к соучастию зрителя (читателя), которому предлагается сделать собственные выводы. Поэтому в оправдание фильма Звягинцева могут сказать (один православный критик так и написал) что суть фильма: «мир во зле лежит», а зло к концу мира сгущается — и это правильная констатация нынешней реальности, в которой мы живем, фактически это «фильм, призывающий кричать: Ей, гряди скорее, Господи Иисусе!»…