Однако всякий ли зритель разглядит в данной картине грядущего Христа, Которого там нет, а есть фактический упрек Ему, Который «всё видит», но не препятствует злу? Такова последняя сцена фильма в церкви. Возможно, в ней режиссер, как и в выкрике Николая священнику: «Ну, где ваш Бог?!», — ставит проблему теодицеи, однако не заметно, чтобы она решалась у него в пользу Бога, Который в лучшем случае в фильме присутствует лишь как «фигура умолчания» (для того, кто знает о Его существовании).
С этой точки зрения «беспросветный» метод Звягинцева мог бы в какой-то мере считаться допустимым, если бы он хотя бы маленькими штрихами, хотя бы одним лучиком, падающим с неба сквозь темные тучи на скромный, созданный для нас Богом цветочек, напоминал зрителю о существовании Неба и Смысла жизни. Показал бы образ Божий в душе несчастного Николая, которого не жалеет даже отец Василий, вместо сочувствия холодно призывая смиряться перед злом со ссылкой на Иова Многострадального.
Этого видения у Звягинцева нет не только в данном фильме, но и в его художественном методе. У него в основе мира не Бог, который по грехам человеческим попускает зло в своих промыслительных целях конечного торжества свободного Добра, у Звягинцева господствует зло как вездесущий и довлеющий признак безблагодатного и бессмысленного бытия. Бог в творчестве Звягинцева отсутствует. (Показателен у него и предыдущий фильм «Елена» с отстраненным живописанием предательского убийства из-за наследства без минимального осуждения преступления — мол, это жизнь, и судите сами… Тоже были призы на фестивалях в Каннах и Генте.) Это скорее безответственное самолюбование своей смелостью игры со злом на публику ради этих самых премий с коммерческим расчетом на то, что свобода живописания зла на Западе в цене.
Кроме того, тот, кто решается это зло воспроизводить в своем творчестве и тиражировать столь наглядно и отстраненно, должен еще и задумываться: а для чего я это делаю? Упиваясь своей художественной смелостью, наш режиссер-лауреат как-то забывает об осторожности и ответственности за последствия изображения зла художником. Ведь правильный урок из этого способен вынести только умный и духовно зрелый человек, каковых в наше время меньшинство. Выбрасываемый на широкую публику подобный художественный товар для духовно необразованного большинства может оказаться искушением непротивления злу, уныния, замыкания в собственном эгоизме. А для кого-то — соблазном разрушительной политической активности без различия власти и народа, которого «больше нет», и «России больше нет», — а потому «чем хуже, тем лучше». (Такие восторженные оценки «Левиафана» появились в соответствующей среде ревнителей «антиэмпэшного православия».)