– Воистину, – воскликнул справедливый и совестливый библиотекарь, – я часто думал о том, что будь я – не приведи Господи! – в миру, я сам мог бы стать большим вором.
Даже брат Мартин, согнувшийся над ненавистной «De Virtutibus», рассмеялся.
* * *
Незадолго до середины лета брат Фома пришел из своей лечебницы, чтобы принести Джону приглашение отужинать этим вечером с аббатом в его доме, а также просьбу взять с собой все, что он успел сделать для своего Большого Луки.
– Это еще к чему? – спросил Джон, полностью ушедший в работу.
– Еще одно его «философское застолье». Ты уже успел побывать на нескольких таких с тех пор, как стал взрослым.
– Что правда, то – по большей части – правда. И как Стефан хочет, чтобы мы?..
– Сутана и капюшон поверх нее. Там будет один лекарь из Салерно – некто Рогир, итальянец. Известен своим мастерством с врачебным ножом[78]. Он провел в лечебнице уже дней десять и помогал мне – даже мне!
– Никогда о нем не слышал. Но наш Стефан, как всегда, прежде всего physicus, а уже потом sacerdos[79].
– А леди Анна уже некоторое время больна. Рогир сюда прибыл более всего из-за нее.
– В самом деле? Вот я теперь подумал и понял, что не видел ее уже довольно давно.
– Ты много чего уже давно не видел. Она из дому не выходит уже около месяца – ее теперь выносят на носилках.
– Все настолько плохо?
– Рогир Салернский не сказал, что он сам думает. Но…
– Смилуйся Господь над Стефаном! И кто еще будет, кроме тебя?
– Оксфордский францисканец. Его тоже зовут Рогир. Многомудрый и прославленный философ[80]. И он самоотверженно привез свое вино.
– Три лекаря – включая Стефана. Всегда полагал, что это равняется двум атеистам.
Фома обеспокоенно нахмурился.
– Это злое присловье, – заикаясь, проговорил он. – Не повторяй его.
– Хо-хо! Нет уж, ты меня не перемонашишь, Фома! Ты заведуешь больницей при Св. Иллоде уже одиннадцать лет – и все еще мирской брат. Почему это ты до сих пор не дал обеты?
– Я… Я недостоин.
– В десять раз более достоин, чем этот жирный боров – Генрих Как-его-тамский, – который служит мессы в лечебнице. Он начинает готовить причастие прямо у тебя перед носом, когда больной лишь сознание потерял от кровопускания. Так бедняга и умирает – от чистого страха. Тебе-то это известно! Я же видел, как ты на него смотришь. Дай обеты, Фома Неверующий. Получишь чуть больше врачевания и чуть меньше богослужений в лечебнице, и твои больные проживут дольше.
– Я недостоин, недостоин… – горестно повторял Фома.
– Не в тебе дело, но в высших, чем ты. А сегодня, раз уж моя работа отпускает меня на время, я выпью с любым философом из любой школы. И еще, Фома, – вкрадчиво добавил он, – устрой мне в лечебнице горячую ванну перед вечерней.