После этого он завладел бумагами старушки и увидел, какую сумму может получить в банке, а также извлечь из сейфа. Спрятав тело убитой под кроватью, он захватил с собой бумаги и отправился по обычным визитам…
На другой день доктор Энсон вернулся и в присутствии кэбмена постучал в двери виллы. Не дождавшись ответа, он громко сказал, что, вероятно, миссис Незерби уехала.
Затем он отправил телеграмму Линтоту, и тот вечером пришел к нему. Узнав, какой суммой они могут располагать, приятель Энсона остался в высшей степени доволен – и тут же принялся за свою часть работы.
Линтот был актером-любителем и часто играл женские роли. Так что ему не составило труда перевоплотиться в некое подобие горничной. А поскольку он, кроме того, обладал навыком подделывать чужие подписи, то и подписал чеки за миссис Незерби.
Переодетого мужчину в нем не заподозрил никто – ни в лавках, ни в банках.
На следующий день они разрезали тело убитой на куски в ее же доме, и доктор Линтот развез их по знакомым медикам.
Во вторник вечером, когда миссис Пентон стучалась в дверь своей матери, доктор Энсон был в Дубовой вилле, где перед ним стояла двойная задача: во-первых, забрать с собой то последнее, что еще оставалось от трупа, а именно голову, во-вторых, уничтожить предательские пятна на ковре в спальне.
Доктор подробно описал чувства, его охватившие, когда он услышал стук в дверь… Энсон торопливо спрятал голову в захваченную с собой шляпную коробку и, погасив свет, поспешил вниз. Услышав, что шаги удаляются, и поняв, что посетители, очевидно, направились к черному ходу, он открыл дверь и выскользнул на улицу.
Насколько правдива была исповедь Энсона, так и осталось неизвестным. Линтот, его сообщник, ничего к ней не добавил. Пока его везли в тюрьму, ему удалось, несмотря на наручники, поднести руку к губам – и в тюрьму его доставили уже мертвым…
Среди вещей Линтота никаких бумаг не нашлось, но зато там обнаружили много женской одежды – включая платье, которое было опознано и лавочниками, и служащими банка как одеяние таинственной «Мэри Фриман».
Паровой буксир, надрывно пыхтя, шел перед трехмачтовым клипером, несшим лишь прямые паруса. Казалось, он был идеалом корабля, которому приходится пересекать океанские просторы: скоростной, хорошо оснащенный, со свежевыкрашенными черными блестящими бортами, изящными обводами кормы и острым, нацеленным вперед носом. Но любой, знавший хоть немного о «Цветущем крае» – а именно такое название носил клипер, – мог разразиться обличительной речью о том, как британских моряков не подпускают к этому судну на пушечный выстрел. В этом смысле корабль пользовался на берегах Темзы дурной репутацией. Казалось, на его борту собрались представители всего человечества. Кого тут только не было – китайцы, французы, норвежцы, испанцы, турки… Все они работали не покладая рук: кто-то задраивал люки, кто-то драил палубу, но крепко сбитый, могучий первый помощник капитана готов был рвать на себе последние волосы, когда обнаружил, что в экипаже никто не говорит по-английски и его распоряжения остаются непонятыми.