Карсвелл перевел манильцев на свою вахту, вместе с молодым левантийским красавчиком Ватто и испанцем Карлосом. Более послушные моряки были приписаны к вахте Тэффира. И вот в один из прекрасных июльских дней зеваки, высыпавшие на заливные луга Кента, любовались прекрасным судном, огибавшим Гудвинскую мель.
Более, за исключением одного-единственного случая, никто не увидит «Цветущий край» снова.
На первый взгляд, манильцы подчинились установленной на борту судна дисциплине. Однако косые взгляды из-под нахмуренных бровей словно предупреждали офицеров: не стоит слишком доверять этим парням. Из носового кубрика постоянно доносились жалобы на качество пищи и воды – к слову сказать, иногда они имели под собой основания. Однако крутой нрав первого помощника и его привычка мгновенно принимать решения и непреклонно следовать им давали жалобщикам мало надежд на понимание и сочувствие. Однажды Карлос попытался остаться лежать на койке, жалуясь на неведомую хворь, но первый помощник выволок бедолагу на палубу и подвесил его за руки на фальшборте. Несколько минут спустя Джордж Смит прибежал к своему брату-капитану и уведомил его об инциденте на носу судна. Тот, встревоженный, поспешил на место происшествия и, осмотрев матроса, решил, что тот и в самом деле болен. Таким образом, Карлосу разрешили вернуться обратно на койку и даже прописали лекарство. Вряд ли это благотворно сказалось на дисциплине и уж тем более на авторитете мистера Карсвелла среди команды. Прошло немного времени – и тот же самый Карлос затеял поножовщину с Бланко, самым огромным и жестоким среди манильцев. У одного из драчунов был нож, а у другого – ганшпуг, деревянный рычаг для подъема грузов. Карсвелл и Тэффир бросились разнимать матросов, и Карсвелл сбил Карлоса с ног мощным ударом кулака.
Вскорости после этого «Цветущий край» миновал Бискайский залив. Он шел на юг и достиг широт Кабо Бланко, полуострова на африканском побережье. Ветра дули крайне умеренно, и потому корабль двигался медленно: к десятому сентября, спустя шесть недель путешествия, он сумел достичь точки в девятнадцать градусов южной широты и тридцать шесть градусов восточной долготы. Именно в ту ночь тлеющие дотоле угольки недовольства превратились во всепожирающее пламя бунта.
Вахта первого помощника длилась с часу ночи до четырех утра. В эти мрачные ночные часы он оставался один на один с жестокими моряками, которыми должен был управлять. Пожалуй, укротитель львов, зашедший в клетку, был менее близок к смерти, нежели Карсвелл. Смерть, затаившись, поджидала его в каждой черной тени, отбрасываемой на залитую лунным светом палубу. Однако одна ночь, в течение которой он подвергался риску, сменяла другую, и, возможно, то, что он все это время оставался невредимым, сыграло с первым помощником дурную шутку: он стал чересчур беспечен. В любом случае, теперь этому пришел конец.