С той поры я с ним не расставалась. Эта вещь стала моим талисманом. Я искренне верила, что она приносит удачу. Даже сделала татуировку в нижней части спины с таким же символом, что на медальоне. Мастер тату тогда еще спрашивал, что он означает. И я соврала, что это древний знак удачи. На самом деле понятия не имею, какой смысл заключен в этом символе. Хоть и перешерстила весь интернет в поисках информации.
На оглашение завещания я все-таки опоздала.
Хотя не скажу, что сильно переживала по этому поводу. Пусть подождут. Ничего с ними не случится. И разве красивая девушка не может себе позволить немного опоздать?
Уверенная в себе и улыбающаяся, я зашла в кабинет нотариуса. А потом показалось, что мне потолок на голову обрушился. Я лишь чудом сумела сохранить на лице прежнее невозмутимое выражение. На почетном месте среди собравшихся людей сидела та красноволосая тварь. Хоть я и видела ее на фотографиях еще ребенком, но тут же узнала. Я не могла отвести от нее глаз, вбирая каждую деталь внешности и подмечая все недостатки.
Держится скромно и не особо уверенно.
Ну, естественно, в таком-то костюмчике. Наверняка где-то на блошином рынке куплен. Да мой маникюр дороже стоит.
Минимум косметики, глупые дурацкие очочки, которые ей совершенно не идут, старомодный пучок на затылке. Любая другая в таком прикиде смотрелась бы типичной серой мышью, на которую без слез не взглянешь. Но не эта тварь. Что-то в ней было такое, что моментально делало неважным, ни что на ней, ни как она держится.
Красивая, стерва! Яркая настолько, что ей не требовалось никаких внешних атрибутов, чтобы это подчеркнуть. То, что мне удавалось с помощью советов стилистов и каждодневной работы над собой, ей досталось просто так.
Как же я ее ненавидела! Наверное, ни к одному человеку в мире я не испытывала такой неприязни. Теперь, когда увидела ее вживую, эта ненависть лишь усилилась.
Как во сне доносился до меня хорошо поставленный голос нотариуса. Я почти не воспринимала смысла произносимых им слов. Только когда назвали имя этой твари, будто вернулась к реальности. Мне пришлось впиться ногтями в собственные ладони, чтобы сдержать рвущийся наружу крик, когда читали обращение отца к этой девке.
В каждом слове звучали такая любовь и такое страдание, что все в душе переворачивалось. Она же принимала все как должное и не похоже, что ее хоть как-то затронули слова отца. Да скажи он мне нечто подобное, я бы… я бы… Господи, я все-таки любила его! Как же сильно любила, если до сих пор мне так больно от его равнодушия…