Кроме надежд и наивности кроме
разные тени живут в этом доме,
где на случайных в подъездах картинах
дымчата пыль, как слепая патина,
и в паутинах почтовые ящики
добрых известий давно не рассказчики.
Там этажами за каждою дверью,
прячась от полумрака площадок,
где с недоверием спорит неверие,
мир молчалив и, как лестница, шаток.
Этот последний причал в старом доме…
В первой квартире живёт нелюдимость,
в нише над нею – похмелье в продроме,
в третьей – унынье, в четвёртой – пугливость.
Стукнет ли полдень, склонится ли вечер, -
прячет глаза и вжимается в плечи…
В спальне на пятом – ленивость в кровати,
а в затемнённой квартире напротив,
звякая ложечкой, всё при халате,
круглые сутки бессонница бродит.
День на жаре истекает замшело,
в мареве окон колышутся вздохи.
Не пригодились на доброе дело
лет обветшалых потёртые дохи.
Плачет разлука с утра и до ночи,
замкнутость прячется в драме, как в раме,
тихая сплетня о правде хлопочет,
стонет безумье в углу за дверями.
На клавишах лифта не вальс-каприз, -
мотивчик шарманки: вверх-вниз.
Это движенья обманный фантом, -
в самом себе конвульсирует дом.
Контур чувств его нечёток,