Все молчали, пока миссис Лав разносила большие тарелки с густым овощным супом. Посреди стола лежали два круглых каравая с поджаристой корочкой, которые Хейзел нарезал на толстые ломти. Грейс восхищенно взирала на тарелку с золотистыми завитками свежего сливочного масла. Кто-то, возможно, миссис Лав, приложил немало усилий, чтобы сделать стол привлекательным.
Она вспомнила свое прибытие на ближайшую станцию, где пришлось отдать половину талона за сэндвич, намазанный маслом. Миссис Лав, однако, забрала ее продуктовые карточки без всяких замечаний.
Грейс с радостью взяла большой ломоть хлеба, когда ей передали тарелку. После супа, который сам по себе мог заменить половину обеда, миссис Лав принесла блюдо с измельченным колбасным фаршем, луком и клецками. Тоже вкусно!
Под конец подали чай и ломтик бисквита, намазанный джемом.
Хорошо, что обед был таким сытным, потому что после него Грейс два часа пропалывала поле с побегами кукурузы. Хейзел дал ей короткую мотыгу, называемую тяпкой, объяснил, как ею пользоваться, напомнил, что она должна быть в коровнике в половине четвертого, время дневной дойки, и оставил одну. Она стояла на краю бескрайнего поля и оглядывалась. Во всех направлениях тянулись ряды кукурузы. Она вдруг представила, как затеряется в поле и ее никогда не найдут.
«Нет уж, Грейс Патерсон, ты точно должна найтись к половине четвертого, иначе леди Элис будет тебя искать», – пробубнила она про себя.
Поплевала на руки, как это делал Хейзел, и начала. Правда, иногда боль в спине заставляла ее остановиться и передохнуть. Она завопила от боли, когда попыталась выпрямиться. Быстрый взгляд на часы подсказал, что ей осталось тридцать пять минут, чтобы найти дорогу в коровник, где ее будут ждать не менее тридцати коров. Она умирала от желания сесть, прижавшись лбом к теплому боку коровы.
– Никогда в жизни так не уставала, – сказала она вслух и даже растерялась, услышав свой голос в мертвенной тишине. Весь день она ничего не слышала, кроме постукивания тяпки да жужжания пролетавших насекомых.
Грейс оглядела ряд, который пропалывала. И расстроилась, увидев, что едва успела пройти половину. Следует ли вернуться к прополке, когда дойка закончится, или придется снова разносить молоко? Если так, когда же ей полоть?
Дни становились длиннее. Она могла полоть перед чаем и после. Если не считать боли в пояснице, Грейс испытывала одно лишь счастье, вдыхая теплый весенний воздух. Но перед глазами стояло пугающее видение сорняков, растущих быстрее, чем может прополоть одна девушка.