– Стас? – встречает меня удивленным взглядом, стараясь спрятать смущение, но не прогоняет. Молча наблюдает за тем, как я подхожу к ней, медленно вскидывая голову.
У нас есть целая минута, в которую мы смотрим друг на друга, прежде чем я все-таки спрашиваю, продолжая вспоминать, какие мягкие и податливые у нее губы:
– Скажи, что мне нужно сделать, чтобы помочь тебе с рисунком? Я готов занять место француза.
– Что? – вот теперь чувства на ее лице отражаются в полной мере, а в синих глазах я вижу растерянность. – Ты ведь не серьезно это говоришь?
– Почему? Напротив. Не хочу, чтобы у тебя были из-за меня проблемы. Ты права, это я виноват, что твой… что он остался внизу.
– Стас, нет…
Но я не намерен отступать.
– Я не подхожу, Эльф? Скажи: недостаточно хорош для тебя?
Мы оба понимаем смысл сказанных мной слов, и она отводит глаза.
– Вовсе не поэтому.
– Тогда почему? Если тебе нужно, я буду для тебя кем угодно, сестренка. Натурщиком, цепным псом, сторожем. Думаю, я справлюсь. И не уйду, пока не согласишься.
Она колеблется, вновь взглядывает на меня, смотрит с тоской на лист.
– Мне нужно, чтобы ты разделся, – говорит глухо, опуская руку на мольберт. – Только торс, пожалуйста.
Помнится, блондин расхаживал перед ней в одной набедренной повязке.
Ну так ты, Фролов, и не ее блондин. Вот только смириться с этим невозможно.
– Эльф, мне нечего стыдиться. Если нужно, я покажу тебе и все остальное. Можешь не переживать, что это смутит меня. Я не привык стесняться своего тела, пусть и не танцор. Никакой его части. Кажется, так поступают натурщики?
– Нет, не нужно, – она краснеет и отводит глаза. – Это совсем ни к чему.
– Хорошо, как скажешь. Я сужу по французу.
– Арно не так меня понял, а я не стала ничего менять. Не уверена, что и сама знаю, чего хочу.
– Так расскажи мне, – я наблюдаю, как кончики ее пальцев, вздрогнув, ложатся на поверхность бумаги. Медленно скользят по ней, словно оценивая шероховатость. – Попробуй начать со слов.
Она поднимает голову, чтобы снова взглянуть на меня. На этот раз другим взглядом – задумчивым, чуть отстраненным, в котором появляется надежда.
– Со слов?
– Да. У тебя все получится, Эльф.
– Снова, Стас, ты называешь меня этим глупым прозвищем…
Моя улыбка выходит горькой, но ее глаза отвечают. Загораются светом, и я в первый раз вижу, как она улыбается мне. Для меня. Еще робко, чуть приподняв уголки нежных губ. Впрочем, тут же вздыхает, рассеянно пряча волнистую прядь волос за ухо.
– Хорошо, я попробую объяснить, – соглашается, – насколько смогу. Мой Бродяга – молодой мужчина, однажды потерявший то, что уже не вернуть. Я не знаю, что это за потеря – человек ли, дом, родина, но это совершенно точно не смерть, иначе горе бы забрало жизнь Бродяги, я так чувствую… Понимаю вот здесь, – прикладывает ладонь к груди, глядя сейчас гораздо дальше моих глаз, – а уловить настроение не могу. Снова и снова пытаюсь, и все впустую. Будь он старше, я бы попробовала отразить печаль. Согнувшее плечи смирение. Возможно, долгожданный покой, наконец отпустивший сердце. А так… я сама не знаю, чего хочу.