В особенности я заинтересовался одной темой. Леви Дресснер, старый дрожащий человек с хриплым голосом, указал на трех разных мудрецов, которые говорили, что преклонный возраст может стать вознаграждением за благочестие, однако даже благочестие может рано встретить смерть, что печально.
Ревен Мендель, грузный мужчина с красным лицом, лет сорока, цитировал труд за трудом, в которых говорилось, что рано умершие молодые люди после смерти воссоединялись с родителями.
Иехуда Нахман, бледный мальчик с сонными глазами и шелковистой коричневой бородкой, цитировал нескольких авторов, уверенных в том, что умершие поддерживали связь с живыми и интересовались их жизнью.
— Так ты провел весь год с ортодоксальными евреями? — спросила Р. Дж.
— Нет, от них я тоже сбежал.
— Что случилось? — спросила Р. Дж.
Она взяла холодный тост и откусила кусочек.
Двора Московиц была тихой и вежливой в присутствии мужа и других мужнин, но, словно бы понимая, что я отличаюсь от них, когда мы оставались наедине, становилась очень разговорчивой.
Она тяжело трудилась, чтобы в квартире и классных комнатах было чисто во время Дней трепета[16]. Мóя, стирая и отчищая, она рассказывала мне легенды и историю семьи Московиц.
— Двадцать семь лет я продаю платья в магазине «Бонтон». Я с нетерпением жду следующего июля.
— Что тогда будет?
— Мне стукнет шестьдесят два, и я уйду на пенсию. — Она любила конец недели, потому что не работала по пятницам и субботам по причинам религиозного свойства, а в воскресенье магазин был закрыт. Она подарила ребе четверых детей. Больше не смогла. Такова воля Божья. У них было трое сыновей, двое из которых жили в Израиле. Лабель бен Шломо был ученым в Меа Шеариме, Пинкус бен Шломо был раввином в Петах-Тиква. Самый младший, Ирвинг Московиц, продавал страховки в Блумингтоне, штат Индиана. — Моя черная овечка.
— А ваш четвертый?
— Это была дочь, Леа. Она умерла, когда ей было два года. Дифтерия. — Воцарилось молчание. — А вы? У вас есть дети?
Я рассказал ей все. Мне было сложно не только решиться, не только думать об этом, но и облечь мое горе в слова.
— Значит, вы говорите кадиш по дочери.
Она взяла меня за руку. Наши глаза увлажнились, я хотел убежать. Она сделала мне чай с хлебцами и морковными конфетами.
Утром я встал очень рано, пока они еще спали. Я застелил кровать, оставил деньги и записку с благодарностями и пробрался с чемоданом к машине, пока темнота еще не сменилась восходом.
Все Дни трепета я провел в беспробудном пьянстве — в ночлежке в Уиндеме, в ветхом домике для туристов в Ревенне. В Кьяхога Фоллз управляющий мотеля открыл мою запертую дверь и вошел ко мне после того, как я пил в номере трое суток подряд, и попросил уехать. Когда я достаточно протрезвел, я поехал в Акрон, где обнаружил потрепанный старый отель «Маджестик», павший жертвой моды на мотели. Угловой номер на четвертом этаже требовал покраски и был полон пыли. Через одно окно я видел дым, выходивший из труб фабрики по производству резины, а из другого — коричневые воды реки Маскингум. Я сидел там восемь дней. Портье по имени Роман приносил мне выпивку, когда она заканчивалась. В отеле не было обслуживания номеров. Роман ходил куда-то, по всей видимости, далеко, чтобы принести мне жирные гамбургеры и плохой кофе. Я щедро давал на чай, потому Роман не обокрал меня, когда я был пьян.