Вскоре все было кончено. Щупальца, извиваясь, исчезли в дыму, который исходил от огромной мертвой массы Пурпурного Чудовища.
Измаил повернулся к Пуняки.
— Я думаю, что нам следует заключить мир с Бурангахом.
— Ты сошел с ума! — крикнула Намали. — Ты хочешь заключить мир с этими убийцами, которые когда-нибудь снова придут в Заларампатру, чтобы убить нас всех!
— Я долго думал над этим, — сказал Измаил. — У меня было достаточно времени для размышлений. В Заларампатре осталось мало людей. И хотя в Бурангахе людей больше, их тоже мало. Потребуется несколько поколений, чтобы население городов полностью восстановилось. И за это время и они, и мы наверняка окажемся жертвами нападений других народов. Ведь мы будем практически беззащитны. Но что если два народа соединятся, решат жить вместе? Вместе, как один народ, в одном городе? Ведь тогда их шансы на выживание удвоятся…
— Это неслыханно… — в один голос закричали Намали и Пуняки.
— Да, конечно! — ответил Измаил. — Но я уже сделал много такого, что было неслыханно для вас.
— Но боги! — сказала Намали. — Что скажет Зоомашматра? Как он уживется вместе с Камангаем?
Измаил рассмеялся.
— Сейчас они спокойно уживаются в брюхе каменного чудовища. Да, это чудовище может считаться величайшим из богов, так как носит в своей утробе двух великих богов. Именно то, что он проглотил богов двух народов, и подсказало мне идею об объединении. Пусть заларампатрийцы и бурангахцы живут вместе и вместе борются со своими врагами. Пусть они поклоняются и Зоомашматре, и Камангаю. А может быть, и каменному чудовищу, которое станет богом двух народов. Я не знаю, как оно называется, но у бурангахцев наверняка есть для него название. А если нет, они придумают его вместе с народом Заларампатры. Боги всегда называются так, как называют их люди.
Все боги, подумал Измаил, все, за исключением Времени. Боги Времени были всегда, но у людей нет имени для самого Времени. И он вспомнил о старом Ахаве, о его заведомо обреченной охоте за белым китом со сморщенным лбом и искалеченной челюстью. Но та охота была чем-то большим, чем просто месть бессловесному зверю.
И снова Измаил подумал, что Время для него — то же самое, что белый кит для Ахава. Только вместо шестидюймового ножа, которым Ахав надеялся достать сердце кита, у Измаила был разум, которым он надеялся постичь природу Времени. Но не все дано познать человеку. И тот, кто пытается понять природу Времени, обречен на поражение, как была обречена на поражение охота Ахава. Человек может просто жить бок о бок с величайшим и ужаснейшим чудовищем — Временем, а когда наступает срок, уходит в безвременность, так и не постигнув, не поняв природы Времени.