— Предупреждаю, — говорил Артур, — если будешь нарываться на неприятности, ты их получишь.
Никогда он не извинится, и я никогда не извинюсь. Не будь он солдатом. Так же и я потел за станком и думал, как бы запастись динамитом и взорвать мэрию. Но нет, он всего лишь безмозглый ублюдок. Не понимаю, что Винни нашла в этом несчастном уроде. Фунт ставлю, что у него с ней не получается. Угощу его, пожалуй, пинтой пива.
— Выпей со мной, приятель, — предложил он.
— Спасибо, не стоит, — отказался военный.
— Да ладно тебе, — дружелюбно настаивал Артур, — выпей. — Он заказал две кружки, одну ему, другую себе, и сосуды тут же появились на стойке. Военный подозрительно посмотрел на свой, словно это была чаша с ядом.
— Будь здоров. — Артур поднял кружку. — Выпьем, приятель. Я женюсь на той неделе.
Военный вышел из оцепенения, сказал: «Ну что ж, удачи в таком случае» — и залпом опорожнил кружку.
Они сели в автобус, идущий на окраину города, и промолчали всю дорогу, словно пассажиры самолета, впервые поднявшиеся в воздух и так напуганные полетом, что боятся хоть слово вымолвить. В какой-то момент, уже когда они, выйдя из автобуса и направляясь к дому, огибали холм, она спросила:
— Так что же это все-таки за солдат?
— Я же сказал тебе, старинный знакомый, — ответил он. — Служили вместе. — И замолчал.
Они прошли через сад к черному входу и поднялись на низкое крыльцо, зажатое между ящиком с углем и туалетом. Артур проследовал за ней на кухню, где пахло газом и выстиранной одеждой. В гостиной было неубрано. Живи я здесь, все было бы иначе, подумал Артур. Через всю комнату, по диагонали, была натянута веревка, на которой сушилась одежда, а на буфете и каминной полке были беспорядочно разбросаны старые рождественские открытки, фотографии, щетки для волос, часы без стрелок и пачки сигарет. Старый, двадцатилетней давности транзистор, издававший какие-то звуки с крышки буфета, мать Дорин выключила сразу при их появлении. Стол был накрыт к ужину: заварной чайник с чашками, сахарница, кружка молока, хлеб, сыр и несколько ножей с вилками.
Миссис Грэттон сидела у камина, читая газету, напротив нее, у ведра с углем, устроился индиец из Бомбея с зажатой в ладонях сигаретой. Мать Дорин была глуха и носила очки, на вид Артур дал ей лет пятьдесят и все никак не мог понять, что такого нашел индийский друг в грузной некрасивой женщине с поредевшими и поседевшими на висках волосами. За все то время, что Артур приходил в этот дом, индиец ни разу не заговорил с ним, просто кивал — судя по всему, по-английски не знал ни слова. Мать Дорин сообщила, что он работает на машиностроительном заводе и через три года рассчитывает вернуться в Бомбей, скопив тысячу фунтов, а там, где он живет, такая сумма — миллиардное состояние. На индийце был комбинезон, куртка и вязаная кепка, которую в присутствии Артура он снял лишь однажды — поднимаясь следом за миссис Грэттон в спальню, — и тогда обнаружилось, что он совершенно лысый. Бомбейцу было лет сорок, он отличался приятной, на свой индийский манер, наружностью, но Артуру не нравился. Он все время молчал, разглядывая картинки в журнале, и медленно, задумчиво вертел в пальцах сигареты, так и не донося их до рта. Время от времени миссис Грэттон отрывалась от газеты и что-то живо ему говорила — что именно, он не понимал, но делал вид, что понимает, и в ответ либо ворчал что-то, либо кивал, либо произносил то или иное слово на своем языке, которого она не знала.