Он чувствовал, как затылок его обжигает свет ярких электрических ламп, и на какой-то миг ему показалось, что его сознание и его тело представляют собой совершенно обособленные сущности, каждая из которых готова бездумно двинуться своим путем. Чей-то громкий голос, хрипло затянувший позади него песню, почему-то показался ему сигналом к немедленному началу спуска, и он сделал шаг вперед, проследил, как его ступня неуверенно опустилась на следующую ступеньку, почувствовал давящий на нее вес собственного тела, и когда тяжесть сделалась невыносимой, покатился вниз по лестнице.
Высокооктановая смесь семи стаканчиков джина и одиннадцати кружек пива привела его в движение, как если бы он был некий механизм, сама же она образовалась в результате хвастовства одного типа. Этот здоровенный крикливый ублюдок, называвший себя, как впоследствии припомнилось Артуру, моряком, шатался по бару и, задерживаясь у одного столика за другим, потчевал слушателей рассказами о различных точках земного шара, где ему пришлось побывать, всякий раз нажимая на то, что сам он — чемпион по части выпивки и самый компанейский парень во всем пабе. Ему было под сорок, он находился в расцвете сил, еще не успел обрасти основательным жирком, носил коричневый жилет и полосатую рубашку в тон, манжеты которой прикрывали густую поросль на мускулистых запястьях.
— Что это ты там сказала про выпивку? — вскинулась подружка Бренды. — Держу пари, что наш молодой Артур Ситон, вон он, — она мотнула головой в сторону стола, где сидел Артур, — тебя перепьет. Ему всего двадцать один, и он заглатывает зелье, как рыба воду. Не знаю уж, как в него все вмещается. Просто уходит и уходит внутрь, и все ждешь, когда же у него кишки наружу вылезут, ан нет, даже толще не становится.
Болтун пробурчал что-то и попытался было отмахнуться от этого панегирика, но под конец особенно красочного и яркого описания какого-то борделя в Александрии окликнул Артура:
— Я слышал, ты силен выпить, паренек?
Обращение «паренек» Артуру не понравилось. Он мгновенно выпрямился.
— Да так, более или менее, — скромно ответил он. — А что?
— И все же, сколько можешь выпить? — настаивал Болтун. — Мы, бывало, когда увольнительную на берег получали, нажирались на спор, — пояснил он, обращаясь с широкой понимающей улыбкой к заинтересованной публике.
Болтун напомнил Артуру старшину, влепившему ему как-то наряд вне очереди.
— Даже не знаю, — сказал он. — Я, видишь ли, считать не умею.
— Ну что ж, — подхватил Болтун, — посмотрим, умеешь ли ты пить. Проигравший оплачивает счет.