Василий Петрович ошеломленно смотрел на сына, не прерывая его. Ему нравился такой решительный, правдивый характер Прохора. В душе он гордился сыном. И думал о том, что, кто знает, может быть, и он, старик, будь на Прохоровом месте, тоже бы так сказал. Но ведь то, что затеяли большевики гибельное дело. И он, непокорный сын, не понимает этого. Надо открыть ему глаза, показать, что он заблуждается, и спасти, спасти его, пока можно...
- Постой! - поднял руку старик. - Ведь раздавят же вас, как гнид.
- Раздавят? - переспросил Прохор. - Нет, отец, советскую власть невозможно раздавить... Меня, конечно, могут убить, могут убить моих товарищей, но советскую власть убить нельзя...
- Что там советская власть! Тебя-то изловят да убьют, дурак! - гневно выкрикнул Василий Петрович. - Жалко ж тебя!
- Не жалейте, батя. Если убьют, то вы не жалеть, а гордиться мной тогда должны... Да и рано вы меня хороните... Еще бабушка гадала да надвое сказала - то ли убьют меня, то ли нет... У меня и моих товарищей есть руки, есть головы, есть оружие, не новички, умеем сражаться... Даром мы жизни своей не отдадим...
- Прохор, - попробовал еще раз убедить сына Василий Петрович, - ты ж, парень, вникни в наше родительское положение. Пожалей мать. Не приведи бог, что случится с тобой так она ж не вынесет такого горя, заживо в могилу ляжет...
- Батя, - твердо сказал Прохор, - что случится, того не миновать. Умереть в честном бою не страшно... Это честнее, чем холуйничать перед каким-нибудь офицеришкой.
На мгновение Прохор замолк, потом тихо, с упреком сказал:
- Ну зачем вы, батя, хотите меня с правильного пути столкнуть?.. Неужто вы так и не понимаете, где правда?
- Хватит! - грубо оборвал его старик. - Слыхали мы такие песни... Хотел я тебе добра, хотел от смерти упасти. Как сына своего родного пожалел... Ан нет, не хочешь слушать меня... Дело твое... Прошлый год за твое своевольство, подлое хамство, я тебя выгнал из дома своего... А зараз вижу, что погибель тебе неминуемая предстоит, хотел я тебя, как родитель, выручить из беды, но ты чхать на все мои старания хочешь... Раз так, то что ж, стало быть, не о чем мне более с тобой говорить... Иди!
- Прощайте, батя! - сказал Прохор.
Старик промолчал, не ответил.
На кухне мать с сияющим лицом кинулась к Прохору.
- Ну, что, сынок, помирились?
- Нет, мамуня, - грустно покачал головой Прохор. - Не помирились... Наоборот, еще больше разошлись...
- О господи! - простонала Анна Андреевна. - И что уж ты, сынушка, такой непокорный... В кого ты только такой и уродился? Покорился б ты отцу, ведь родитель он.