Прохор Ермаков и Востропятов возвращались к себе, в Каменскую, веселые и довольные. Захаров же остался работать в Петрограде. Его избрали членом казачьей секции при ВЦИКе.
XIX
Когда Буденный с дедом Трофимом подъезжал к Платовской, где-то на западе, во мгле ночи, вспыхивали зарницы и глухо рокотали артиллерия.
- Слышишь, гудет? - неодобрительно покачал головой дед Трофим.
Буденный промолчал. Поблагодарив старика, он слез с саней и, не заходя домой, направился в станичный ревком узнать, каково положение в станице. Но в ревкоме никого не было. Всюду в комнатах царил беспорядок, полы усеяны рваной бумагой. Видимо, все бежали отсюда второпях.
По тихим, пустынным улицам Буденный пошел домой. Родители не спали. Они с тревогой прислушивались к раскатам артиллерийской стрельбы.
- Чего вы не спите? - входя в хату, спросил у них Буденный.
- Какой уж тут сон? - плача, проговорила мать. - Такого страха с отцом пережили - и не приведи боже.
- Чего ж вы так боялись?
- Да как же, сынок, весь день из пушек палят... Вот-вот белые в станицу войдут. Измываться же они будут... А тут наш Емельяша к Никифорову в отряд поступил.
- Ну и правильно сделал, - сказал Буденный.
- Как так - правильно? - всплеснула руками Мелания Никитична. - Ведь его там и убить могут... А ведь он только со службы пришел...
- Молодец Емельян! Если б, мамаша, он к красным не ушел, то его белые б могли забрать... А кто это спит?
На сундуке бежал волосатый парень.
- Ай не признаешь? - радостно спросил отец.
Семен нагнулся над спящим. Тот, приоткрыв веки, улыбнулся:
- Здорово, братушка!
- Дениска?! - обрадованно вскричал Семен, сжав в объятиях брата. Ах, чертушка ты этакий!.. Когда же прибыл?
- На другой день после твоего отъезда в Великокняжескую... Это, выходит, значит... пятнадцатого февраля...
Юноша встал с сундука, подсел к брату. Семен любовно глядел на него.
- Ишь ведь ты какой стал, - с изумлением сказал он. - Вырос на войне... Ну как, Дениска, пришлось и тебе хлебнуть горячего?..
- Ну а как же, - вздохнул юноша. - Пришлось, Сема, повидать всяких страхов.
За станицей все слышнее ухали пушки, низенькие оконца хаты при каждом ударе тоненько звякали.
- Господи Исусе! - перекрестилась Мелания Никитична. - Целый день и ночь, без перерыва, так и стреляют, так и стреляют... Сколько теперь понабили народу, матерь божья... Цел ли наш Емельяша?..
По улице пробарабанил дробный перестук копыт мчавшейся лошади. Под окном топот оборвался. Мелания Никитична прильнула к стеклу, всматриваясь в темь ночной улицы.
- Господи! - вскрикнула она обрадованно, бросаясь к двери. - Никак, Емельяша?!