Она выбежала в сени и вскоре, вся сияя от счастья, снова вошла в хату.
- Ну вот, я же говорила, что Емельяша, - сказала она.
Вслед за нею в хату вошел молодой парень с винтовкой за плечами и болтающейся шашкой на боку. Оглянув всех своих, он удовлетворенно сказал:
- Вот хорошо, что я вас всех застал дома... Зараз же запрягайте лошадей и езжайте в Большую Орловку... Наши туда отступают... Платовскую минуют, сюда никто заходить не будет. Нас послали оповестить своих... Ну, так живо! Я пошел, - ринулся он к дверям. - Некогда мне...
- Погоди, Емельяша, - кинулась к нему мать. - Поешь хоть, небось, голодный.
- Некогда, мать, - буркнул парень.
- Ну хоть кусок хлеба возьми с собой.
- Хлеб давай, - согласился Емельян.
Мать проворно отрезала кусок хлеба и сунула в карман его полушубка. Парень исчез за дверью.
- Ну что же, Денис, - встал Семен. - Прохлаждаться нечего. Одевайся, а я пойду запрягу лошадей. Ты, отец, поедешь с нами?
- Что ты, Сема, куда мне? - замахал руками Михаил Иванович. - Куда я от матери поеду?.. Буду с ней до конца. Да они, беляки-то, нас не тонут... Нужны мы им?..
- Смотри, отец, тогда не обижайся, - сказал Семен, - если что случится с тобой... Где хомуты-то?
- В сарайчике. Вон ключ висит, возьми.
Вскоре братья Буденные выезжали из Платовской станицы. Они направились на северо-запад. В том же направлении ехало немало народу. Видимо, Емельян со своими товарищами всполошил всю станицу, и от белых теперь убегали многие.
Было уже часов 10 утра, когда братья приехали в хутор Козюрин. Они остановились у родственников. В хутор все время прибывали беженцы из Платовской и рассказывали ужасы о белых. В полдень в хутор прибыл и отряд Никифорова.
Никифоров, плечистый рябоватый мужчина лет под сорок, в нагольном полушубке, перекрещенный ремнями, ехал впереди отряда.
- Здоров, - сказал он, увидев Буденного в толпе встречающих отряд. Пойди-ка сюда, мне, брат, надо с тобой поговорить.
Никифиров выехал из строя и приказал отряду сделать остановку на отдых. Соскочив с лошади, он передал повод ординарцу.
- Пойдем, Буденный, в хату...
Они вошли. Кроме старухи, месившей у печи тесто, здесь никого не было.
- Можно, бабуся, обогреться? - спросил Никифоров.
- А отчего ж нельзя, проходите. Садитесь, грейтесь.
- Бабуся, нет ли у тебя корочки хлеба да двух стаканчиков, - пройдя от двери и садясь на лавку, сказал Никифоров. - Мы погреемся с холоду... Продрог я... Брр!.. Хоть и не особенно холодно, а пробирает...
Старуха молча нарезала хлеба, поставила на стол тарелки с салом и огурцами. Никифоров, вынув из кожаной сумки, висевшей у него на боку, бутылку водки, с силой хлопнул ладонью по дну. Пробка взвилась под потолок. Он наполнил стаканы водкой.