– Он хочет знать, пойду ли я с ним записываться в армию, – сказал я и добавил: – Вербоваться.
Это был краеугольный вопрос для всех семнадцатилетних в тот год.
– Да, – подтвердил Бринкер.
– Вербоваться… – одновременно с ним произнес Финни. Он перевел взгляд на меня, в его больших ясных глазах застыло странное выражение. Пристально посмотрев мне в лицо, он спросил: – Ты собираешься записаться в армию?
– Ну-у, я подумал об этом… вчера, после работы на железной дороге…
– Ты подумал о том, чтобы завербоваться? – продолжал Финни, отводя взгляд. Бринкер многозначительно набрал воздуха в легкие, но не нашел, что сказать. Мы трое, дрожа, стояли в тусклом нью-гемпширском утреннем свете: я и Финни в пижамах, Бринкер – в синем фланелевом банном халате и рваных мокасинах. – И когда же? – поинтересовался Финни.
– Ну, я не знаю. Просто Бринкер случайно сказал это вчера вечером, вот и все.
– Я сказал… – начал Бринкер необычно сдержанным голосом, бросив быстрый взгляд на Финеаса, – я вроде бы сказал, чтобы сделать это сегодня.
Финни проковылял к туалетному столику, взял свою мыльницу и сообщил:
– Я первый в душ.
– А ты сможешь принять душ, не намочив гипс? – спросил Бринкер.
– Смогу, я выставлю его за занавеску.
– Я тебе помогу, – предложил Бринкер.
– Нет, – отказался Финни, не глядя на него, – я сам справлюсь.
– Да как же? – упорно настаивал Бринкер.
– Я справлюсь, – повторил Финни с каменным лицом.
Я едва мог поверить, но это слишком явно читалось по выражению его лица, слишком отчетливо слышалось в ровном звучании его голоса, чтобы ошибиться: Финеас был потрясен тем, что я могу уехать. В определенном смысле он во мне нуждался. Да, я был ему нужен. Я, человек, заслуживающий доверия менее, чем кто бы то ни было из его знакомых. Я это знал; и он, вероятно, тоже. Я ведь сам ему об этом сказал. Сказал. Сам. Но ни в лице, ни в голосе его не было даже обманной отчужденности. Он хотел, чтобы я был рядом. И война тут же словно отдалилась от меня; мечты о поступлении в армию, о бегстве, о том, чтобы начать все с нуля, утратили для меня всякое значение.
– Конечно, ты сам прекрасно справишься в ду́ше, – сказал я, – но какая разница? Пойдем вместе. Бринкер вечно… Бринкер всегда хочет быть первым. Завербоваться! Что за бредовая идея! Просто Бринкер и тут хочет всех обскакать. Да я бы не пошел с ним записываться, даже если бы он был старшим сыном генерала Макартура.
Бринкер надменно выпрямился.
– А кто я, по-твоему, есть?
Но Финни этого уже не слышал. Его лицо при моих словах расплылось в ослепительной широкой улыбке, озарившей все лицо.