Эби положила письмо на колени. Новость ее ошеломила. Неужели Талберт умер? Этого быть не может. Такой молодой, он всегда был полон жизни. Эби помнила его на своей свадьбе: он все время смешил сестру, тащил ее танцевать, а танцуя, крепко прижимал к себе, и Мэрили забывала, что она должна ревновать к счастью сестры. Он умел направить ее тщеславие и капризы в нужное русло. Мэрили выросла девушкой чувствительной и нервозной. А Талберт всегда был снисходителен к жене. Его любовь к ней стала бальзамом на душу для матери Мэрили, разочарованной выбором дочки.
Эби перебрала остальные письма. Их переслали из Парижа сразу пачкой. Сквозь конверты просвечивала зеленая бумага, и в каждом письме, как пауки, шевелились плохие новости. Хотелось сбросить конверты с колен.
– Эби, что-то случилось? – спросил Джордж.
Он подошел, Эби молча протянула ему письмо и встала – остальные послания соскользнули на пол. Домой. Надо ехать домой. В истеричном письме Мэрили звучало отчаяние. Но про Куинн она упомянула неспроста. Эби любила девочку. Эби всегда старалась быть для племянницы опорой, хотела дать ей понять, что не обязательно становиться такой же сумасбродной, как родственники. Объяснить, что она может стать, какой сама захочет, было бы желание.
Джордж прочитал письмо, потер лицо ладонью:
– Доберемся за несколько дней, не раньше. Из-за снега дороги перекрыты.
Он повернулся и пошел к конторке. Письмо взял с собой. Эби так и не узнала, что он с ним сделал. Но этого письма она больше не видела.
Переживая по поводу сестринской утраты, Эби вдруг осознала, что печальная новость касается ее лично… Вот и все. Конец миру грез и иллюзий. Она понимала: рано или поздно это произойдет, хотя и не думала, что так быстро. Надеялась, что они сами решат, когда возвращаться, что у них впереди еще месяцы, что они еще не раз побывают там, где хотелось бы, пока Джордж не заглянет ей в глаза и не скажет: «Поехали домой». И это прозвучит так, будто дом – тихая гавань, место, где им захочется остаться навсегда.
Они уехали через два дня. Лизетта хотела отправиться с ними, но Эби запретила. Сказала, чтобы та сначала загладила вину перед родителями и помирилась с ними, а потом видно будет. Они оставили Лизетту в слезах; она плакала беззвучно, но накал ее чувств был столь силен, что казалось, сотрясаются абажуры и падают свисающие с карнизов сосульки. Уходя, Эби оглянулась, подбежала к ней и обняла напоследок.
– Каждый из нас – проводник счастья, помни об этом, – прошептала она.
Дорога обратно была не из приятных, казалось, все раздражает: так бывает, когда проснешься, смотришь по сторонам и не понимаешь, где ты, во сне или наяву. Самолет приземлился в Атланте, их встретила влажная жара. Они ехали в такси, на розовом шелковом платье Эби проступали темные пятна пота, а она все оглядывалась, будто зима осталась у них за спиной и еще можно увидеть, как вьются вихри амстердамской метели.