Спать легли рано. На улице снова лило, как из ведра. Потому прополка, скорее всего, отменялась. Капли дождя еще долго стучали по стеклу, и Герман слушал этот стук, пока не провалился в сон.
А на следующий день он сбил человека.
По-прежнему лил дождь, не прекращаясь ни на минуту. Траве на радость, дяде Лёве на огорчение. Голова с утра немного фонила, и доктор Липкович рассудил, что влажный, свежий воздух может способствовать восстановлению трезвой мысли. И повод – чай – тот самый, которым нельзя было ни в коем случае пренебречь.
Дорога была скользкой – от дождя и слякоти, в которую превратилась дорожная пыль. Герман, чувствуя, что машина не всегда его слушается на поворотах, вел аккуратно и не торопясь. Равнодушно слушая шутки радио-диджеев, он следил за равномерным движением дворников, заставляющих, вопреки законам физики, течь воду вверх, когда резко вздрогнул от громкого визга шин по мокрому асфальту.
Это уже потом он понял, что сам вдавил педаль тормоза, когда слишком поздно заметил что-то, влетевшее в бочину.
Выскочив из машины, Липкович кинулся к тому, что сбил. Или что пыталось сбить его.
Между тем ярко-синее «что-то» барахталось, грохотало железом, чавкало грязью, шелестело дождевиком и перепуганно фыркало. Когда железо, оказавшееся велосипедом, было отброшено в сторону, а «что-то» сдернуло с головы капюшон, на Германа уставилась пара ярко-голубых глаз под взлохмаченной темно-русой челкой.
- Машина цела? – зачем-то спросило «что-то».
- Что ей сделается от вашего… вы-то как? – спросил Герман, протягивая ладонь. – Руки, ноги целы?
- Наверное, - отозвалось пушистое создание. Подняло, было, ладошку. И обнаружило, что та перепачкана грязью. Нахмурилось и, вместо того, чтобы подать ее Липковичу, сперва вытерло о ткань юбки. И только после этого приняло помощь. Наконец, оказавшись на ногах и тихонько охнув, сбитая барышня, а это была все-таки барышня, сообщила: - Асфальт скользкий, поворот резкий. Не успела затормозить.
- Затормозить не успела… - повторил Герман и, осматривая пострадавшую с головы до ног профессиональным взглядом, заметил сильно сбитую коленку. Он быстро и ловко ощупал ее своими длинными пальцами – вечной причиной для шуток коллег. – Сустав целый. Остальное заживет.
- Аф! – выдохнула девушка, морщась. Дождь продолжал стучать по ее синему дождевику, она осторожно убрала ногу и скрыла ее под целлофаном. – Жить буду. А вы… вы бы тоже… смотрели!
- Давайте подвезу, - пропустив ее замечание мимо ушей, сказал Герман, - вам куда?
Она уныло посмотрела на валяющийся под ногами велосипед, тряхнула уже изрядно намокшей и оттого несколько менее пушистой головой, но решительно проговорила: