Маленькое ее тело, распластанное на постели, металось, будто в горячке. Глаза смотрели так, словно видели перед собой не стены обители, но что-то иное.
— Вы королева? — спросил лекарь.
— Я не королева! — закричала она диким голосом. — Королева еще в пути! Весной привезет ее король! Так мне сказали!
— Кто сказал?
— Кельт! — приподнявшись, выплюнула она и снова упала.
Лекарь нахмурился и подошел ближе.
— Вы видели кельта, королева?
Она схватилась за голову, ударила крошечной ладонью по ней несколько раз и прохрипела:
— Я не королева! Я не королева! Я не королева! Королева придет весной! Она подарит кельту наследника! Она подарит королевству спасение!
— Черт, — пробормотал лекарь. — Какого наследника?
— Сына рода Наве. Сына хранителей камня. Сына рода Форжеронов. Сына великих магов. Наследник кельта. Он спасет королевство.
— Вот как? И как мы узнаем, что это, и в самом деле, он?
— Он будет носить имя подобного Богу и знак змеи!
Лекарь побледнел. Почесал бородавку на лбу. И, приблизившись к королеве, тихо сказал:
— Это сказал тебе кельт? Ты уверена, королева?
— Я не королева! Не зови меня королевой! Я умру графиней Дюша! Но не королевой! Я умру графиней Дюша!
— Как скажешь, — с искаженным улыбкой лицом проговорил лекарь и щелкнул пальцами.
23 декабря 1186 года, Трезмон, «Ржавая подкова»
— Ну вы и олух, Ваша Светлость, — мечтательным голосом проговорила юная Аделина, девушка, работавшая в харчевне «Ржавая подкова» и подчас оказывавшая некоторые услуги постояльцам.
— Олух, — мрачно кивнул маркиз де Конфьян, блуждающим взглядом глядя в черный провал окна. Сердце его рвалось туда, в ночь, в метелицу.
После чудовищного разговора с Катрин он вернулся в харчевню, где продолжились его возлияния, не имевшие, впрочем, никакого действия. А он все надеялся напиться до такой степени, чтобы упасть в беспамятстве и проваляться до утра. Но Серж Скриб никогда не пьянел, хотя и прилагал все к тому усилия, притом — неоднократно.
Кто ни подходил к нему в этот вечер с просьбой спеть еще что-нибудь, убирался не солоно хлебавши. Серж даже не давал себе труда ответить. Просто глядел в одну точку — на пламя свечи на столе. И думал о том, как же будет жить теперь без нее…
«Отныне мне нет места там, где вы». Вынула из него душу и бросила эти жестокие слова, прежде чем уйти навсегда. Он не помнил, как нашел дорогу к своему столу. Он не помнил, как просил снова и снова подлить вина. Он не помнил ничего, кроме ее отчаянного поцелуя и этих страшных слов. Ему казалось, что он все еще там, в этом проклятом темном коридоре, стоит раздираемый болью, терзаемый ее взглядом… И видит, как она уходит, но вот легче ничуть не становится, ведь она уносит с собой какую-то важную часть его самого, без которой он не сможет более легко дышать. Никогда.