И вот теперь, глядя на это окаянное пламя свечи на столе, он знал точно — любовь не умирает. Любовь — единственное, что есть после души, когда душа уносится вслед за возлюбленной.
Великий Боже! Ему и остается только молить небо о том, чтобы еще хоть день, еще хоть час, хоть миг провести возле нее. И этого мига уже будет много. И пусть она стала любовницей короля. Пусть превратила его собственную жизнь в горстку пепла на земле, где более ничего не будет расти. Он все равно без нее не сможет.
Она не оставила ему ни чести, ни гордости, ни надежды. Только любовь. Любовь, подобная пламени, от которого плавится воск.
Неожиданно пламя дрогнуло и едва не погасло. Серж дернулся от неожиданности, подняв, наконец, глаза.
— Ничего ли не угодно Вашей Светлости? — спросила улыбчивая девчушка с голубыми глазами на маленьком пухленьком личике в обрамлении золотисто-рыжих кудряшек. Как у всех девиц, зарабатывавших на жизнь не самым благонравным способом, волосы ее были подстрижены и едва доставали до плеч, а голова была непокрыта. — На кухне есть чудесный козий сыр из герцогства Жуайез, а в погребе довольно вина из восхитительного гренаша. Да и я, быть может, сумею развлечь вас лаской. Так как, Ваша Светлость? Желаете чего-нибудь?
— Яду, — бросил Серж Скриб, невесело усмехнувшись.
— Нет, яды держим только для крыс, — рассмеялась девица, тряхнув кучерявой рыжеватой копной. — Только сыр, гренаш или я, Ваша Светлость.
О том, что трубадур никакой не трубадур, а знаменитый маркиз де Конфьян, чья жена была одной из самых влиятельных женщин королевства, поскольку имела нежную дружбу с королем, стало известно еще несколько часов назад из обрывков разговоров в коридоре самого маркиза и юного пажа, обратившегося к нему с какой-то просьбой. Мальчишка, как говорили осведомленные, надерзил маркизу, за что был вытащен на мороз, в метель, избит и оставлен на конюшне — подле умирающего от простуды Игниса. Во всяком случае, с того часа рыжеволосого пажа никто не видел, а идти проверять, привязан ли отрок к стойлу не хотелось — метель, и правда, была нешуточная.
— Меня зовут Аделина, Ваша Светлость, — предприняла новую попытку бойкая девица и села за стол к маркизу.
— Не все ли равно, как зовут тебя? — отозвался Серж, глядя на нее из-под нахмуренных бровей.
— Дитя любви, я имею одно лишь имя. Им и дорожу, поскольку ничего иного у меня нет.
— Дитя любви, ставшее ее жрицей, — медленно проговорил маркиз. — Какая последовательность у наших судеб. Так значит, зовут тебя Аделиной…
Девица кивнула и улыбнулась, сверкнув ямочками на почти совсем детских щеках.