— У него блох нет? — женщина жалобно поджала губы. — А вшей? Ты проверил? О нет, что я допускаю… эй, ты! Велю удавить, если Лия не станет кушать.
И Ула потащили дальше, в сад… Девочка теперь не лежала, а сидела. Ей подвинули стол. Перед ней уложили на огромный поднос вымытую до блеска траву, всю, что приволок в своей рубахе Ул.
Прозрачные пальцы перебирали стебельки, щупали, терли.
— Разная, — шепотом удивилась Лия и улыбнулась. — Я просила заварить всю и сразу, но мне твердили, что это сено. Ты умеешь выбрать?
— Высохнет, будет сено, — пообещал Ул. Быстро нащупал годные стебли, обобрал полезные к делу верхушки, отбросил отцветающие и попорченные сухостью листья. — Мята. Чабер. И можно еще брать такую травку, от жара и слабости. Ну, и эту — от всякого ущерба, синяки там, ссадины… разное. А в этой покой, с нее спится хорошо. Не надо всё вместе мешать. Соединять травы в сбор — это и есть труд травника. Мама умеет, я только пробую. Но я знаю разные сборы. Такой на ночь, а тут дневной. А прочее просто сено… кроме запаха нет в нем особенной пользы.
На подносе образовалось три горки трав. Ту, что Ул приготовил для дневной заварки, сразу забрал великан. Он пообещал, строго глянув на Лию, что скоро доставят обед и ушел.
Ул остался стоять у стола, не смея шевельнуться. Тишина висела плотнее тумана по осени…
— Сорви цветы, — попросила вдруг девочка. Показала: — Те, и вон те… ещё, ещё больше. Охапку. И те. И вон те. И те тоже! Неси сюда. Сядь, подвинь стул. Закрой глаза.
— Тебя все слушаются? — выговорил Ул, исполнив указания и глядя на свои руки, крепко зазеленённые, пахнущие цветочным соком. Потом он закрыл глаза.
— Не знаю. Вроде, никто… разве вот ты. Прочие слушаются матушку. Не подглядывай!
— Щекотно.
— Ты странный. Издали кажется, что у тебя руки тут тоньше моих. Но ты сильный. Только совсем тусклый.
— Меня дразнят серым паучком.
— Меня не дразнят, — смех Лии походил на кашель, тихий и совсем не веселый. — В глаза не смеют. Но я же знаю, всё знаю. Они ждут, когда я умру. Они служат матушке и им интересно, будет она плакать или нет. Она не будет. Нельзя, чтобы видели. Ты понимаешь? Ты давно такой худой?
— Всегда.
— Я сегодня хотела мяту и ты принес, свежую. Мне стало лучше, но я не так глупа, чтобы всё списать на мяту. Ты… заботливый. Если я попрошу ещё кое-что, ты принесешь? Не для денег матушки! Не потому, что она скажет: удавлю и всё такое.
— Принесу.
— Так и знала, — в голосе затеплилась улыбка. — Ну-ка, дайте зеркало.
— Ты всегда не одна?
— Думаешь, ужасно? Я привыкла. Они даже не подслушивают, им скучно. К этому можно привыкнуть. Если подумать, я на самом деле всегда одна.