Стук копыт и колёс возник и приблизился, звякнул колокольчик у дверей. Лия поцеловала маму Улу в щеку, красивым жестом вдела запястье в плетеную ручку корзины, поклонилась всем и удалилась, шаги процокали по ступеням… Лия открыла дверь и стала с порога щебетать кому-то невидимому о превосходных травах и своей благодарности старому нобу, указавшему ценный адрес. Снова фыркнули кони, копыта застучали, удаляясь.
Ул пропыхтел длинный выдох, стравливая избыток впечатлений. Полегчало, и Ул сунул локоть в бок другу, понимая — теперь он совсем освоился и умеет свободно разговаривать с Сэном. Как прежде.
— Ты настоящий Донго. Я вдруг понял, что удачно не повзрослел, я боюсь нынешней Лии. Она красива, как чудо и умна как… ну, в общем, она лучше всех. Но я бы сбежал без оглядки, согласись она выйти за меня из мести, по традиции Тэйтов. Ты исполнен мужества, друг Сэн. Ты взрослый, решительный и подходишь ей.
— Сбегу, хотя бы в столицу… для начала, — насторожился Сэн.
— Нет, сбегу я. Ты меченый, помнишь? Одолжи коня. Но сперва — лист. Ты знаешь, как его закрыть?
Монз негромко попросил кисти, перо с чернильницей и краски — все четыре для родовых гербов. Пока мама хлопотала, готовя неурочный ночной завтрак, переписчик заполнил верх листа рисунками гербов, свёл геральдические ленты в четырёхцветный узел. Мелко и точно вписал прямо в текст гербы поручителей. Подал Сэну перо, подвинул чернильницу.
— Молодой человек, умная и красивая жена — это превосходно, но обременительно. Такой брак куда надёжнее при обоюдном расчёте, простите за прямоту. Я рисовал узоры для подобных союзов раз сорок, и лишь дважды посещал позже счастливые семьи… Если вас связывает влюблённость, лучше бросьте всё. Слепая приязнь сгорит в одно лето.
— Я люблю её больше жизни и знаю, она не способна на месть, это всего лишь слова, призванные спрятать страх, — отмахнулся Сэн. — Дядюшка, есть ли у меня хоть что-то, ценное для канцлера? Вряд ли он одобрит лист, если расплатиться мне нечем.
— Вероятно, есть. Ведь лист попал к нам, и передать его мог лишь посланник канцлера в Тосэне, — предположил Монз. — Иди, улаживай дело. Да, прямо теперь достань саблю из чехла. Тревожно… Лучше бы я не хлопотал о поручителе.
Монз потёр спину, кряхтя, поднялся и захромал в свою комнату. Следом убежала мама Ула, прихватив короб, звякающий флаконами, цокающий баночками с мазью. Ул поёжился, глянул в серое предрассветное окно.
Серебряная весна вот-вот иссякнет. Впереди нежданная, дух захватывающая дорога в столицу. Вопрос Сото истрепался за два месяца жизни в городе, утратил что-то главное в звучании. Человек ли ты — разве рождение дает ответ? Граф Орсо человек, и тот наемник, что лез убивать Монза ночью — человек, и мама Лии, всерьез грозившаяся спалить Тихую Заводь — человек. Рождение ничего не дает и не отнимает. Зато каждый день жизни оставляет отпечаток, вносит крохотный штрих, постепенно создавая ответ.