– Это все?
Ага, уже устали писать.
– Нет. Это только те, что находятся в верхней части тела. Об остальных завтра поговорим. А теперь, я хотел бы, что бы вы запомнили одну историю: «Один ученик спросил своего наставника: – Учитель, что бы ты сказал, если бы узнал о моем падении? – Вставай! – А на следующий раз? – Снова вставай! – И сколько это может продолжаться: все падать и подниматься? – Падай и поднимайся, покуда жив! Ведь те, кто упал и не поднялся, мертвы».
Что-то подобное я им уже рассказывал… Точно, рассказывал про осла в колодце… Да, ну и что? Я же их ещё воспитываю. Воспитываю, чтобы никогда не сдавались.
Всё, всё, встаю.
– Филимо-о-н!… Филимон, твою танькину дивизию!
– Да тута я, тута, Лександр Фёдрч.
– Помоги, дружок, протезы пристегнуть.
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая.
А.С. Пушкин
Интересно, когда Пушкин писал про свою кибитку удалую, у него колёса также скрипели?
Пушкин писал про зимнюю кибитку – там ямщик в тулупе и красном кушаке, стало быть, там кибитка была на санях, и скрипел там только снег.
Тогда надо было зимой ехать.
Зимой холодно. День короткий.
Нда… день короткий, волки злые… едем, едем в Москву.
Когда встал вопрос о моей поездки в Питер, Степан, всегда спокойный, даже чуть флегматичный, обрадовался – он, оказывается столько со мной прежним наездился, а тут полгода на одном месте… Спросил только, как поедем – в долгую или на перекладных?
– А как батюшка ездил?
– Так по разному – и так, и так.
– А как быстрее?
– Так известное дело, на перекладных-то скорее будет, дён за семь доедем.
– !!!!
– Но, в долгую дешевше.
Оказалось, что «в долгую», это на своих лошадях – скорость небольшая, лошадям отдыхать надобно, а на перекладных – это в Карачеве, где была первая ямская станция, надобно купить подорожную, и потом можно менять лошадей уже на каждой такой же станции. А без подорожной никак нельзя – на первой же городской заставе задержит караульный офицер.
Всё, всё, в Питер мы пока не поедем – Москва поближе, вот в неё родимую и отправимся. Там тоже, чай, отделение Заёмного банка. И поедем на своих.
И вот еду, вернее, тащусь третий день по необъятным просторам моей Родины. Где же, блин, Онегин летел здесь в пыли на почтовых? Грязь непролазная. Несмотря на то, что лето относительно сухое, дорога через брянские и калужские леса идёт по заболоченным участкам, других просто нет – вот почему, наверное, Наполеон здесь на Москву и не пошёл, вернее, не пойдёт – да он просто до неё не дойдёт.
Эх, знал бы…
И что, не поехал бы?
Нда, много вещей делать в жизни приходиться помимо своей охоты.