Мансебо лежит на спине, сложив руки на груди, и вдруг понимает, что в этой позе похож на умершего, и тотчас меняет положение. Время от времени за окном проезжают автомобили, иногда слышны звуки сирен, но в остальном на улице царит необычная тишина. Чувство отчуждения поразило его сегодня за обедом, когда он снова занял за столом свое новое место.
Впервые в жизни он занимается делом, о котором ничего не рассказывает своей семье. Во всяком случае, у него нет такого намерения. Положив руки под голову, Мансебо, глядя на угрожающую трещину в белом потолке, не может решить, хорошо это или плохо. Но одно он понимает отчетливо. Он будет продолжать начатое дело и доведет его до конца.
* * *
Церковь Сакре-Кёр, словно сахарная голова, возвышалась над окутанным туманом Парижем. По радио и телевидению людей призывали оставлять дома машины и пользоваться общественным транспортом. Мои глаза были влажны от слез, но не из-за загрязнения воздуха. Глаза слезились от недосыпания, это было ясно как день. За вчерашним ночным бдением неотвратимо последовало наказание.
Первое письмо пришло днем – «3A 3B 27E 27F». Мне потребовалось известное усилие для того, чтобы передать это сообщение дальше. Обычно я испытываю большие трудности при запоминании чисел, но теперь я стала изо всех сил пытаться откладывать в памяти самые разнообразные комбинации цифр.
Во второй половине дня я занялась личными делами – записалась на прием к гинекологу для повторного цитологического анализа, отменила семинар и заказала пару туфель. Прежде чем уйти домой, я даже успела просмотреть предложения туристических агентств.
На моем этаже остановился лифт. Я отлично понимала, что это приехала уборщица, но мое тело тем не менее приготовилось к бегству. Надо покинуть помещение, прежде чем она в него войдет, подумалось мне. Так я и поступила. Дверь лифта открылась, и женщина выкатила из кабины пылесос и тележку с принадлежностями.
– Добрый день.
Женщина вздрогнула, словно ее отвлекли от мыслей, в которые она была погружена.
– Добрый день, – ответила она, не изменившись в лице.
Тот мужчина не говорил мне, что я не должна разговаривать с уборщицей, он лишь просил ограничить контакты с теми, кто постоянно здесь работает.
– Вы уже уходите? – спросила она.
Может быть, и эта женщина получила такое же распоряжение, что и я. Она вкатила пылесос в помещение. Я осталась стоять в коридоре, думая, стоит ли мне продолжать этот диалог.
– Вы давно здесь работаете? Вы работаете и в других зданиях? – спросила я.
Женщина смотрит на меня, и я впервые замечаю, что она сильно косит, и не знаю, на какой ее глаз мне надо смотреть. Это была полная, небольшого роста женщина лет пятидесяти, видимо арабского происхождения.