– А куда ты делся после «Сент-Пия»? – спрашивает она.
– В «Грейнджер».
«Сент-Пий» был до восьмого класса, так что я не учился с Бронвин в одной школе, пока не попал в старшую. К тому времени она уже стала законченной карьеристкой.
Бронвин молчит, будто ждет от меня продолжения, потом тихонько смеется.
– Нейт, зачем ты мне звонишь, если собираешься на все давать односложные ответы?
– Может быть, ты задаешь не те вопросы?
– О’кей. – Снова пауза. – Это правда?
Мне не надо спрашивать, о чем она.
– И да, и нет.
– А конкретнее?
– Да, я продавал наркотики, находясь на испытательном сроке за продажу наркотиков. Нет, я не лил арахисовое масло в чашку Саймона Келлехера. А ты?
– Аналогично, – отвечает она тихо. – Да и нет.
– Так ты сжульничала?
– Да. – Ее голос дрожит, и если она сейчас заплачет, я не знаю, что буду делать. Может, притворюсь, что связь оборвалась. Но она берет себя в руки. – Мне действительно стыдно. И я очень боюсь, что об этом узнают.
В ее голосе звучит неподдельная тревога, так что мне не следовало бы смеяться, но удержаться не получается.
– Итак, ты несовершенна. Ну и что? Милости просим в реальный мир.
– Я знакома с реальным миром, я не живу в мыльном пузыре. – Голос ее холоден. – Просто я сожалею о том, что сделала, вот и все.
Наверное, сожалеет, но это еще не вся правда. Реальность более запутанна. У нее были месяцы, чтобы сознаться, если это и правда ее грызло, а она этого не сделала. Мне непонятно, почему людям так тяжело признать себя идиотами, которые облажались, потому что не ожидали, что их поймают.
– Судя по голосу, тебя больше волнует, что подумают люди.
– Нет ничего плохого в том, чтобы беспокоиться о мнении людей. Это избавляет от испытательного срока.
У меня гудит основной телефон. Он лежит рядом с кроватью на исцарапанной тумбочке, которая качается, если ее тронуть, потому что у нее сломалась одна ножка, а мне лень чинить. Я переворачиваюсь и читаю сообщение от Эмбер:
Не спишь?
Я готов сказать Бронвин, что мне надо идти, но тут она вздыхает:
– Извини, удар ниже пояса. Дело в том, что это просто… ну, для меня это сложнее. Я разочаровала обоих родителей, но для моего отца это хуже, чем для матери. Ему всю жизнь приходилось преодолевать стереотипы, потому что он родился не здесь. Он долго строил свою репутацию, а теперь я могу запачкать ее одним глупым поступком.
Я готов ей сказать, что так никто не думает. С моей точки зрения, ее семья совершенно неприкосновенна. Но, наверное, каждый сам знает, с какой пакостью воюет, и я не знаю, с чем борется Бронвин.
– А откуда твой отец? – спрашиваю я.