Я уже собралась было уходить, но останавливаюсь и иду обратно. Наклоняюсь и вижу под дверью последней кабинки черные потертые солдатские ботинки.
– Джена?
Ответа нет. Я стучу костяшками пальцев в дверь.
– Это Эдди. Тебе что-нибудь нужно?
– Эдди, боже мой! – отвечает Джена придушенным голосом. – Ничего. Уходи.
– О’кей. – Я не ухожу. – Знаешь, обычно в этой кабинке рыдаю я. Поэтому у меня с собой куча салфеток, если нужно. И визин.
Джена молчит.
– Я тебе очень сочувствую – насчет Саймона. Понимаю, это мало что значит, учитывая все, что ты слышала, но… меня потрясло, когда это случилось. И я понимаю, как тебе его недостает.
Джена молчит, и я думаю, не ляпнула ли опять глупость. Я всегда думала, что Джена влюблена в Саймона, а он ее не замечает. Может быть, перед его смертью она успела открыться ему и была отвергнута. Тогда это еще хуже.
Я уже готова уйти, но Джена испускает глубокий вздох. Дверь открывается, показывается опухшее лицо и одежда – черное на черном.
– Давай свой визин, – говорит она, вытирая обведенные черным глаза.
– Салфетки тоже возьми. – Я сую ей в руку и то, и другое.
Она фыркает, будто смеется.
– Как низко падают сильные мира сего, Эдди. Ты никогда раньше со мной не разговаривала.
– Тебя это задевало? – спрашиваю я с искренним любопытством. Мне казалось, что Джена не из тех, кто хотел бы быть в нашей компании.
В отличие от Саймона, который все время терся рядом, ища возможности пролезть.
Джена смачивает салфетки под краном и промокает глаза, сердито глядя на меня в зеркало:
– Эдди, ну тебя на хрен. Как называются такие вопросы?
Я не обижаюсь, как обиделась бы раньше.
– Не знаю. Глупые, наверное? До меня только сейчас дошло, что в смысле социальных навыков я полный ноль.
Джена капает визин в оба глаза, и вокруг них снова появляются круги, как у енота. Я даю ей еще несколько салфеток.
– Это как?
– Оказывается, что популярен был Джейк, а не я. Я плыла в кильватере.
Джена отступает на шаг от зеркала.
– Вот уж не ожидала от тебя это услышать.
– «Ведь я так огромен – в себе я вмещаю столь многих», – цитирую я, и она делает большие глаза. – Это ведь «Песня о себе» Уолта Уитмена? Я читаю ее после похорон Саймона. Мало что понимаю, но каким-то странным образом она утешает.
Джена продолжает промокать глаза.
– В точности как меня. Это было любимое стихотворение Саймона.
Я думаю об Эштон, о том, что это она в последние пару недель не давала мне сойти с ума. И о Купере, который защищал меня в школе, хотя на самом деле дружбы между нами не было.
– Тебе есть с кем поговорить?
– Нет, – бормочет она, и глаза ее снова наполняются слезами.