Первое нападение на нас произведено было князем Семеном Воронцовым, полуидиотом, бессознательно служившим, в этом случае, орудием врагов наших; обвинили в вымогательстве 50 000 рублей, то есть в поступке гнусном, человека, который известен своим бескорыстием. Враги наши знали весьма хорошо, что мы доказали свое бескорыстие в важнейших случаях жизни человеческой; они знали также, что мы, добровольно выселяясь из отечества для приобретения свободы личной и свободы слова, добровольно пожертвовали частию нашего состояния. Много у нас пороков; но двум порокам мы совершенно чужды: жадности и подлости: а враги наши вздумали обвинять нас именно в этих двух пороках.
Обратились к французским судам. Всякий, посещавший Францию с 1852 года, хорошо знает, что такое ныне суды во Франции и что такое за правительство во Франции. Правительство это, захватившее в руки власть клятвопреступлением, резнею, изгнанием и ссылкою в Кайенну тех граждан, которые защищали свои законные права и свободу родины от насилия от хищности клятвопреступного Бонапарта, правительство это держится страхом, подкупом и целою сетию мер, основанных на призыве к чувствам подлости и низости. Чтобы отвлечь внимание французов от жалкого и унизительного положения их родной стороны, правительство за границею мутит, то в одной стране, то в другой; проповедует свободу у других, а у себя дома держит подданных под гнетом деспотизма азиатского. Древняя магистратура французская, столь знаменитая в истории, совершенно перевелась: место ее заступила шайка гражданских янычар, которые не только раболепно исполняют повеления своего султана, но еще, как усердные рабы, спешат предупреждать его желания. Этим-то гражданским янычарам предъявлена была записка, о которой сам фельдмаршал Воронцов писал, что она писана не моею рукою, и которую он не предъявлял ни суду, ни правительству; записка, написанная на бумаге одесской, бумаге, которой я не мог иметь в Тульской губернии, через пять лет после последнего посещения мною Одессы. Французские гражданские янычары решили, что я писал эту записку; решили, что человек, неоднократно являвший доказательство бескорыстия, дожив до сорокового года своей жизни, захотел продать свою честь за деньги; решили, будто человек, которого никто никогда не считал глупцом, вложил такую записку в конверт, своею печатью запечатанный (чего бы и пошлый дурак не сделал), и все это они решили потому, что желали угодить: во-первых, Морни, женатому на родной племяннице княгини М. В. Воронцовой, а во-вторых, и самому французскому правительству, которое, из-под руки копая, с 1859 года, петербургскому правительству яму в Польше, желало усыпить его бдительность разными, для него приятными гостинцами и знало, что клевета на меня будет для с.п.б. правительства гостинцем весьма приятным...