С. 106. Вариант анекдота с поцелуем см. в воспоминаниях товарища Дантеса по полку А В. Трубецкого (с. 350—363 наст. изд.). Эта сплетня была, вероятно, пущена в ход самим Дантесом.
С. 107. Запись Жуковского о „двух лицах" Щеголев, а вслед за ним и Боричевский (Боричевский. С. 383) относили к Пушкину. Е. С. Булгакова в докладе, сделанном на квартире В. В. Вересаева в 1936 г., правильно расшифровала ее как двуличие Дантеса по отношению к Н. Н. Пушкиной. А Ахматова, принявшая это объяснение, пишет: „Дантесу нужно было, чтоб кто-то рассказывал Наталье Николаевне о грубости его с женой, якобы свидетельствующей о великой страсти к самой Наталье Николаевне. А Александрина ходила к Дантесам и, возвращаясь, говорила, что Дантес чуть не бьет Коко, и госпожа Пушкина была в восторге — значит, он меня действительно любит, значит, это в самом деле grande et sublime passion» (великая и возвышенная страсть j- фр.) (Ахматова. С. 144). Ахматова пристрастна не только к Н.Н Цушкиной, но и к А. Н. Гон-чаровой. Запись Жуковского вовсе не значит, что Александрина делилась своими наблюдениями с сестрой. Запись „des revelations d’Alexandrine” (разоблачения Александрины, см. ниже) сразу же за рассказом о „двух лицах", которую Щеголев считал „совершенно нерасшифрованной", можно объяснить так: двуличие Дантеса заметила умная и наблюдательная Александрина и тут же поделилась своими наблюдениями с Жуковским.
С. 107. Грубости (фр.).
C. 107. И. Боричевский вместо tres читает tire. Таким образом, первая французская фраза переводится: „Балагур метит хорошо>14. Вторая: „Вы принесли мне счастье". Вся запись после слов „Разоблачения Александрины", кроме двух слов, относится к Дантесу. Его грубость (такая же показная, как и мрачность „при ней" — то есть при Н. Н. Пушкиной) — это средство заставить Н. Н. Пушкину поверить в его великую страсть. „Балагур" — Дантес (Боричевский. С. 382). „Вы принесли мне счастье" — очевидно, реплика поэта на казарменные каламбуры Дантеса (один из таких каламбуров приводит Щеголев на с. 109), которые „принесли счастье Пушкину", т. е. отвратили от Дантеса жену поэта. Слова „История кровати", по-видимому, не случайно расположены между рассказом Александрины о двуличии Дантеса и фразой о балагуре. До Жуковского, очевидно, дошла сплетня, о которой писал А. Россет и отзвуки которой находятся в воспоминаниях Араповой. О „сплетне" см. выше, примеч. на с. 464 наст. изд. От кого узнал Жуковский эту сплетню — неизвестно, но размещение записи свидетельствует, что в его сознании она как-то связана с домом и поведением Геккернов.