Восьмая запись Мне было плохо. Я глупец; из-за плеч моих другие.
Не могу не отве<чать>, ибо вы поставили меня перед ним как щит <7>
Что бы ни делать, все уже осталось.
Каков в пись<ме>, таков и в мо<их> мыслях <7>
[Если]
Я читал мое письмо —то же и на днях. Что же вы сделали? Г осударь — до
Удивление и страх заго<товить> указ.
Только в семье своей убежище.
Восьмая запись почти вся относится к Жуковскому, фиксирует его эмоции, слова и действия. И только в конце ее появляется
фраза о „государе", его „удивлении и страхе" в ответ на просьбу Жуковского сопроводить „милости" умершему поэту специальным рескриптом (см. выше, с. 519 наст. изд.). Эта, восьмая, запись свидетельствует о гражданском прозрении Жуковского. Обстоятельства похорон, разбор бумаг поэта вместе с жандармами были стимулом для письма Бенкендорфу (см. с. 206—221 наст. изд.). Написав и сформулировав все обвинения в адрес шефа жандармов, Жуковский осознал, что Бенкендорф действовал с согласия государя, — тогда и припомнился „страх" царя заготовить „указ". Соседство записей о чтении письма друзьям и о реакции царя на просьбу об указе свидетельствует, что в записи „Я читал мое письмо" речь идет уже не о письме к С. JI. Пушкину, которое было написано 15 февраля, до того как был сделан „разбор" бумаг поэта (он закончился 25 февраля), а о письме к Бенкендорфу. Противопоставление своего чтения бездействию друзей („Что же вы сделали?") позволяет предположить, что, вопреки совету А. И. Тургенева (см. запись его в дневнике 8 марта 1837 г. — с. 254 наст, изд.), письмо к Бенкендорфу было отослано Жуковским.
С. 260. ряд фамилий... См.: Пятая запись.
С. 260. конспектик. См.: Седьмая запись.
С. 261. Анонимные письма {фр.).
С. 261. Мои прежние действия {фр.).
С. 261. Правильно читается „Незнание".
С. 261. Откровения {фр.).
С. 261. Переговоры {фр.).
С. 261. Откровения Геккерна {фр.).
С. 261. Разоблачения Александрины {фр.). Очевидно, эти „разоблачения" и изложены в следующей записи: „При тетке ласка к жене и т. д.“. Речь идет о Дантесе (см. выше, с. 486).
С. 261. Слова „История кровати" объясняют воспоминания А. Араповой (см. с. 360—362 наст. изд.). Это, конечно, следствие „сплетен", о которых пишет А. Россет (см. с. 363). Поводом к сплетне могли быть отмеченные В. Ф. Вяземской (см. с. 360) добрые отношения Пушкина со свояченицей, а пущенная врагами поэта сплетня превратила, в свою очередь, эти добрые отношения в связь. См. об этом примеч. на с. 464—465.
С. 261. Перевод и объяснение двух французских фраз см. выше, с. 487.
С. 262. Не входите {фр.).