С. 271. Э. Г. Герштейн уточняет перевод: не высокопоставленные дамы, а «две весьма знатные дамы» („Deux dames de la plus haute distinction”) (комментарий в кн.: Ахматова. С. 239).
С. 271. броситься в его объятия... С. Л. Абрамович полагает, что Геккерн в этом месте своего письма невольно «проговорился» и что «с точки зрения Геккернов, такая ситуация была возможной. По их мнению,
Н. Н. Пушкина после появления анонимных писем могла быть отвергнута мужем, опозорена в глазах света, и это должно было толкнуть ее на сближение с Дантесом» (Абрамович. С. 80). Ближе к истине мнение Ахматовой, считавшей, что вся затея с анонимными письмами преследовала цель — удалить Н. Н. Пушкину из Петербурга (см.: Ахматова. С. 127).
С. 273. избегали посещать дом... Пушкина... Геккерн лжет. Он и его семья стремились к сближению с Пушкиными, но все их попытки наталкивались на решительный отказ Пушкина (см. примеч. на с. 520—521 наст. изд.).
С. 274. Мы видим, что Геккерн получил письмо во вторник, т. е. 26 января днем, ближе к вечеру (в доме Пушкиных, например, обедали в 6 часов),— это еще одно подтверждение того, что письмо Пушкина могло быть отправлено 26 утром (см. примеч. на с. 488—489).
С. 274. убедил... умереть христианином... В действительности Пушкин согласился исповедаться «по желанию родных и друзей» сразу, как только узнал, что рана его смертельна (см. воспоминания доктора Спасского, с. 176 наст. изд.). Геккерн вслед за царем создавал легенду о Пушкине — нехристе и бунтовщике.
С. 277. Это недатированная записка старшего Геккерна, написанная, как полагает Э. Герштейн, во время суда над Дантесом (см. ее комментарий в кн.: Ахматова. С. 239—240). Ее назначение, по-видимому,— уверить всех, кому она попадает в руки, в непричастности Дантеса (как и самого Геккерна) к анонимному письму. Впервые опубликована А. Поляковым (Поляков А. С. О смерти Пушкина: По новым данным. Пб., 1922) в неверном переводе. Щеголев приводит ее с теми же искажающими смысл ошибками. Приводим текст записки в переводе
Н. В. Бонди, как он дан в комментариях Э. Г ерштейн: «Если ты хочешь говорить об анонимном письме, я скажу тебе, что оно было запечатано красным сургучом. Сургуча мало, запечатано плохо. Печать довольно своеобразная, насколько я помню; „а“ посреди этой формы „А“ и множество эмблем вокруг „А“. Точно разглядеть эти эмблемы я не смог, так как, повторяю, запечатано было плохо. Помнится, что вокруг были знамена, пушки и т. п., но я не уверен. Помнится также, что они были с разных сторон, но в этом я тоже не уверен.