– Нет, – с досадой ответил Харальд и отошел обратно к своему ларю, но не сел, а повернулся вокруг себя и опять взглянул на нее со вновь пробудившейся надеждой. – Ты не помнишь, что ты видела?
– Где?
– Вот сейчас!
– Тебя…
– Да, меня, меня! Что со мной было? – Харальд снова подошел, глядя ей в лицо так пристально, будто надеялся разглядеть там отражения улетевших видений, как тень облаков на воде.
– Ты сидел там… а я здесь… – недоуменно отозвалась Гуннхильд. – Ты бросил мне гребень… – Она опустила взгляд на резную вещицу, которую все еще держала в руке, – и я стала причесываться… а больше я ничего не помню! – Будто прозрев, она подняла глаза на Харальда.
– Ничего?
– Ничего. А… что-то было?
– Еще как было! – Харальд горько рассмеялся. – Ты предрекла мне судьбу.
– Наверное, ничего хорошего. – В ее голосе слышалось «так тебе и надо».
– Почему же? Много всего очень хорошего. Например… – Он запнулся, вдруг сообразив, что обещанная ему ранняя смерть брата обещает Гуннхильд такое же раннее вдовство. – Что я стану конунгом всей Дании… ну, со временем… когда-нибудь. И даже частично Норвегии. Ничего в этом нет необычного, ведь моя сестра замужем за одним из тамошних конунгов – ну, старшая сестра, Гунн, которая за Эйриком.
– А потом?
– Самого любопытного ты не сказала.
– Чего?
– Как я умру, конечно. И о моих детях. Ты сказала, что их у меня будет немало, но в жизни их ждет много превратностей. Под конец увидела что-то уж совсем нехорошее, но не успела сказать. Ты не могла бы попробовать еще раз?
– Чего?
– Ну, как ты это делала? Как ты входишь в состояние сейда?
– Я вовсе не умею входить туда! – Гуннхильд слегка обиделась, поскольку «сейдконы», иначе вещие жены, умеющие предрекать будущее и говорить с умершими, хоть и пользуются уважением, но их сторонятся и опасаются. – Я никогда в жизни этого не делала!
– Делала. Вот сейчас, я сам видел.
– Но разве я перед этим стучала в бубен, ела сердца всех домашних животных? И где двенадцать женщин, поющих вардлок?[5]
– Здесь не надо бубна и вардлока. – Харальд многозначительно огляделся. – Здесь иной мир так близок, что в него совсем несложно заглянуть. Мы ведь находимся с тобой в мире мертвых.
Оба они невольно посмотрели на идол Фрейра, и обоим одинаково показалось, что он прекрасно их видит и ясно слышит их беседу, как всякий живой свидетель.
– Если это так легко, посмотри сам.
– Мужчинам это не дано и не к лицу. Кроме Одина.
– Подожди. – Гуннхильд вдруг махнула рукой, чтобы он помолчал, и наморщила лоб.
Какая-то смутная мысль вертелась около сознания… не ее мысль, будто бы пришедшая со стороны… образ… имя…