– Его зовут… звали… будут звать… в общем, его имя Свейн, – наконец сказала она. – Но не спрашивай меня, кто это, я не знаю!
* * *
Здесь это было как во сне: разговаривая с Харальдом, Гуннхильд не чувствовала прежней тревоги, досады, ни со своей, ни с его стороны. Будто все эти дурные чувства не посмели войти сюда, в дом божества, и остались снаружи, на холоде. Здесь, внутри кургана, было, как ей теперь казалось, довольно тепло – она даже сбросила кафтан и сидела, лишь прикрыв ноги меховым одеялом. Непривычная обстановка оказывала на нее странное действие: и будоражила, и убаюкивала.
Но более всего ее волновало присутствие Харальда: все существо ее заполняла радость от того, что они наконец начали разговаривать между собой по-человечески. Даже жаль было тратить время на сон, но завтра, сколько она знала по опыту, ей предстоит немало трудов.
Харальд тоже сел на лежанку, у нее в ногах, и ей было приятно, что он так близко.
– Долго мы здесь пробудем? – спросила она. – Неужели три дня, как полагается?
– А тебе страшно? – усмехнулся Харальд, сам в это не веря.
– Понимаешь, – со значительным видом начала Гуннхильд, – за три дня у человека неизбежно возникнут некие потребности, отправлять которые в доме бога как-то нехорошо! А выйти отсюда нельзя. Богиня Сунна не бегает туда-сюда из Хель по нужде.
– Поэтому мы пробудем здесь только до утра, – кивнул Харальд. – А утром явится мой доблестный брат, – при этой мысли он вдруг помрачнел, – убьет меня и освободит тебя, дабы ты подарила весну земному миру.
– А зачем понадобилось уносить меня ночью из постели? Неужели нельзя было объяснить? Я бы все поняла.
– Где же это видано, чтобы Зимний Турс предупреждал Сунну о похищении? – Харальд выразительно приподнял бровь. – Может, еще скажешь, он должен был попросить ее согласия?
– А почему бы и нет, ведь она согласилась бы!
– Вот как? – оживленно переспросил Харальд, который отнес это к себе. – Согласилась бы?
Переменив положение, он опустил руку, чтобы опереться о лежанку, и его ладонь будто случайно попала между вытянутых ног Гуннхильд.
– Ну, конечно! – Ей нравилось прикосновение его руки, и она сделала вид, будто ничего не заметила. Он тоже. – Ведь земля должна отдохнуть от летних трудов, должна спать какое-то время, как человек бодрствует днем и спит ночью. Зима – ночь земли. А богиня в мире Хель – как зерно в земле, которое должно пролежать здесь какое-то время, набраться сил, напитаться соками, чтобы потом уже прорасти и выйти на свет ростком, стать цветком…
Харальд едва вникал в смысл ее слов – она сама казалась каким-то волшебным цветком, искрой божественного огня в подземелье, согревающим землю изнутри. Кто она сейчас – смертная или богиня? Или то и другое сразу? Ведь люди королевского рода всегда несут в себе частицу божественного духа – не зря же они прямые потомки богов. И в Гуннхильд эта связь с богиней проявлялась ярче, чем в ком-либо, кого он знал. Сейчас Харальд удивлялся, почему не замечал этого раньше. Что за тролль ему запорошил глаза, вынуждая видеть в ней какую-то ведьму, заставлял бояться ее красоты? Ее красота – божественный дар, который надо принимать с благодарностью. Благоговением… Восхищением…