Он смотрел нее, а она на него, будто ждала чего-то. У него не шло из головы то, что она сказала ему – вернее, что богиня сказала ее устами. Теперь он знал об этом, а сама Гуннхильд – нет. Он знал, что ее брак с Кнутом будет недолгим – но насколько недолгим? Несколько лет? Несколько месяцев? Дней? Может, лучше ей вообще не выходить за него, остаться в девушках, найти со временем другого супруга, которому суждена более долгая жизнь? Ведь богиня не сказала, что будет с самой Гуннхильд!
– О чем ты задумался? – окликнула Гуннхильд, видя его изменившееся лицо. – До утра еще далеко. – Она взглянула наверх, пытаясь увидеть небо сквозь оконца в земляной кровле. – Расскажи мне, как у вас отмечают День Госпожи. Что еще мне предстоит делать?
– Ты сама все поймешь. Ничего особенного.
– Вы забыли мои башмаки. Так что светлому Фрейру завтра придется нести меня до дома на руках.
– Ничего страшного. – Опустив глаза, он стал слегка поглаживать ее ногу. – Я сам готов… нести тебя хоть отсюда и до Эбергорда…
Гуннхильд молчала, сердце ее сильно билось, дыхание перехватывало от волнения. В первый раз он дал ей понять, что она нравится ему. Неужели Ингер была права? Все в ней кипело, она и тревожилась, и боялась упустить этот миг, когда между ними наконец все пошло как надо. Едва они перестали смотреть друг на друга как на врагов, она осознала, что ее всегда к нему тянуло. И теперь его ласковые прикосновения сделали эту тягу неодолимой.
Харальд поднял глаза, потом сел совсем близко к ней. Гуннхильд положила руки ему на плечи, обмирая от волнения и блаженства; он потянулся к ней, она подставила ему лицо и ощутила, как его теплые губы прижимаются к ее губам. Волоски бороды мягко щекотали кожу. Сердце оборвалось, по жилам потекло блаженство. Харальд крепко обнял ее, потом опустил спиной на подушку. Он продолжал целовать ее, его руки скользили по ее телу, ласкали грудь, рождая в ней все более горячее желание; она отвечала на его ласки, и вся мощь пробужденного мира текла в ее жилах, будто вода в весенних реках.
В подземном покое вдруг стало тепло, даже жарко, она больше не зябла – Харальд источал жар, и ее влекло к этому жару, как все живое тянется к солнцу. Забылись все их раздоры, тревоги, сомнения, недоверие, все растворилось в этом влечении, которое сами боги вкладывают в тела и души смертных. Она чувствовала, как он просовывает руку ей под подол и гладит по бедру, и каждая частичка ее кожи трепетала от блаженства его прикосновений. Когда он склонился над ней, она поняла, что сейчас произойдет, но это ее не смущало и не пугало. Все было не важно, кроме неистового желания слиться с ним, стать единым целым, раствориться в нем. Даже если бы ей сказали, что вслед за тем она сразу умрет, это ее не остановило бы. Божественное влечение любви всегда больше отдельных людей, и им не дано противиться реке возрождения, когда она захватывает их и несет. Даже самые благоразумные и волевые люди бессильны перед любовью, а те, кому случится устоять, жалеют об этом, зная, что упустили самое важное в жизни.