– Тогда прощай, Хакон, сын Харальда, – учтиво кивнул Горм. – Когда бы ни случилось нам умереть, после смерти мы уже не встретимся. Но если ты передумаешь и придешь стучаться в ворота Валгаллы, я, так и быть, замолвлю за тебя словечко: сын Харальда Прекрасноволосого всегда будет этого достоин, ибо носит титул конунга от рождения. Тебе перед отцом не будет стыдно, что ты поклонился какому-то чужому британскому богу?
Хакон поджал губы в досаде, потом сказал, как выплюнул:
– Да смилуется милосердный бог над вашими душами, язычники!
– Конина-то была вкусная? – крикнул кто-то из ближних рядов Гормовой дружины, и все засмеялись.
По всем Северным Странам известен был рассказ, как норвежские бонды на йольском пиру силой принудили своего конунга-христианина поесть жертвенного мяса.
Плюнув в гневе, Хакон вернулся к своему войску. Стена щитов раскрылась, принимая его, и сомкнулась вновь.
– Ну, теперь-то наконец начнется, – проворчал бородач справа от Харальда.
– Пора бы, а то еще обед пропустим! – поддержал его другой голос, молодой и звонкий.
Харальд ухмыльнулся. Он стоял во втором ряду, вооруженный секирой на длинном древке – это оружие, хорошо подходившее к его высокому росту, длинным рукам и ногам, он любил более других. Меч Синий Зуб висел у бедра.
Прозвучал рог, и Хакон двинул своих людей в наступление. Стена норвежцев быстро надвигалась. Люди Хакона шли скорым шагом, уверенно держа строй. Датчане пока стояли, изготовившись к короткому броску навстречу врагу.
Коротко и хрипло взвыл датский рог: захлопали тетивы луков. Кто-то из норвежцев завалился назад со стрелой в глазнице, кто-то уронил щит. Потом взвились в воздух метательные копья – с сухим треском они вонзались в щиты, втыкались в землю под ногами наступающих, ранили и убивали. Норвежцы не отвечали, лишь прибавив шаг и пригнув к щитам венцы шлемов, будто шли против сильного ветра.
Когда до противника осталось меньше десятка шагов, датский строй шагнул вперед. И тут же, словно только этого и ждали, в норвежском войске тоже прозвучал рог. Высокий и чистый звук пронесся над полем. Норвежцы разом ударили копьями – почти в упор. А из середины норвежского строя с яростным ревом вперед устремился клин – прямо туда, где вился на высоком древке стяг Горма.
На острие вражеского клина, прикрывшись щитами, шли два великана, выделявшиеся свирепым видом. С жутким воем вломившись в ряды датчан, берсерки, не ведающие страха и боли, косили врагов клинками, будто колосья. Сразу за ними следовал воин в белой одежде, гладко выбритый, как и сам Хакон-конунг, с поднятым бродексом. Это был ирландец Донах из ближней конунговой дружины, который вместе с ним прибыл в Норвегию из Англии. Перед боем Донах поклялся принести голову Горма или умереть. Теперь он рычал не хуже берсерка, нанося во все стороны страшные удары.