Арапов выпил и стал закусывать. Ушаков поглядывал на него одобрительно.
- Как там Севастополь?
- Стоит, - отвечал Арапов, смелея. - Адмиралтейским городом стал. Теперь уже не Херсон, а Севастополь главный.
- Знаю. Как наши, как Ельчанинов?
- Ельчанинов уже больше года как в отставке. Из старых офицеров мало кого осталось. Не ладят с новым командующим, вот и уходят.
- А вы почему ушли? Тоже не поладили?
- Моя история другая, - невесело усмехнулся Арапов, принявшись за чай.
Ушаков не стал больше задавать вопросов, молчание царило до конца завтрака, и только после того, как вышли из-за стола, он снова обратился к гостю:
- Где остановились?
- Еще нигде, - отвечал Арапов и, чтобы не подумали, что навязывается в квартиранты, добавил: - У меня тут двоюродный дядя, думаю, у него... Отставной генерал-поручик Истомин. Может, слышали про него?
- Знаю. Богатый вельможа. Многие у него бывают, но я не езжу. Пышные приемы, а пышностей я не люблю. - Ушаков окинул взглядом столовую, словно желая удостовериться, удобно ли предложить ее гостю, и продолжал: - Ежели что - милости просим, дом наш для вас открыт всегда.
- Благодарствую, Федор Федорович.
Вскоре они расстались. Ушаков пошел по своим делам, а Арапов направился искать дом родственника.
2
Когда Ушаков, расставшись с гостем, вышел из дома, небо уже совсем посветлело. Синеватый снег, вздыбленный у домов и заборов в крутые сугробы, был чист. Еще вчера всюду виднелись следы рождественских гуляний. Все было сплошь утоптано, исполосовано санными полозьями, замусорено клоками сена, соломы, конским навозом. Ночной снегопад укрыл мусор, пригладил землю.
За Ушаковым в эту пору обычно приезжал форейтор со службы, но сегодня его не было. Ушаков еще накануне предупредил своих, чтобы экипажа ему не подавали. Сегодня он решил пешком прогуляться до Министерства морских сил, чтобы узнать, какой дан ход его прошению об отставке. Уже две недели прошло, как отдал рапорт товарищу министра Чичагову, а ответа никакого. Будто забыли о нем.
Он шел по чьим-то следам, проложенным в мягком снегу и еще не успевшим обозначиться в постоянную тропинку. В темных окнах временами вспыхивали алые отражения зарева. Над снежными крышами, чистыми, словно подсиненными, струился белый дым. У колодцев гремели ведрами бабы. За домами на Неве горели костры - то солдаты сжигали свозимый туда мусор.
Обычная утренняя картина.
Тихим бывает Петербург по утрам. Ни криков извозчиков, ни звона мчащихся троек, ни пьяных голосов, ни плача детей... Все это будет потом, поближе к полудню. А пока даже собак не слышно - редко где какая тявкнет.