Когда Гоша был еще маленьким мальчиком, он любил наблюдать за проходящими товарными поездами и считать, сколько вагонов в каждом из них. Цистерны, платформы с машинами и тракторами, контейнеры… Позднее он даже завел тетрадку, в которой записывал номера поездов и количество вагонов в каждом из составов. Некоторые машинисты узнавали большеглазого мальчишку и сигналили, приветствуя его. Гоша тут же сбивался со счета и начинал радостно махать ладошкой в ответ.
С тех пор прошло почти четырнадцать лет. Теперь Гоше было двадцать. И он не совсем понимал, почему детские воспоминания приходят как раз тогда, когда их совсем не ждешь. Почему вообще все — и хорошее, и плохое — приходит именно тогда, когда ты этого не ждешь?
— Двадцать семь… Двадцать восемь…
Наконец поезд прошел. Гоша потер озябшие руки, засунул их поглубже в карманы легонькой курточки и, ловко перепрыгивая через рельсы, направился в сторону ближайшей станции метро.
В институт Гоша поступил без особых проблем. Но учиться там долго не смог. На втором курсе декан вызвал его к себе.
— Послушай, Гоша, ты же хороший парень. Способный… Почему ты так относишься к жизни?
Гоша сидел молча, уставившись в грязное пятно на линолеуме.
— Эх Гоша, Гоша… Почему ты молчишь все время? Сказал бы что-нибудь? Молчишь? Ты знаешь, что ты кандидат на отчисление?
— Знаю, — ответил Гоша, не поднимая глаз.
— И что ты думаешь по этому поводу?
Гоша на секунду задумался. Потом сказал:
— Алексей Алексеевич, можно я пойду.
От неожиданности декан приоткрыл рот.
— Иди, — почти шепотом ответил он.
Гоша поднялся со стула и направился к двери. Уже выходя из кабинета, в дверях, повернувшись в пол оборота, он произнес:
— Я зайду как-нибудь… за документами. До свидания Алексей Алексеевич.
Гоша прошел по коридору и вышел на улицу. С монолитного неба падал снег. Гоша посмотрел вверх: серые тучи заволокли небо так, что солнца не было видно. «Ничего удивительного, — подумал он. — Кругом одно дерьмо. А закончиться это — появится новое. Оно никогда не кончится. Поэтому надо либо самому становиться дерьмом, чтобы держаться на плаву. Либо оставаться человеком и тонуть.»
Острые снежинки падали на лицо. Он бы так стоял еще довольно долго, если бы одна из снежных звездочек, падающих с неба, не попала ему в глаз.
— Черт… — выругался он, прижав ладонь к пострадавшему глазу.
Никакой смертельной травмы глазного яблока не было. Не было даже кратковременной боли, или временного неудобства, которое появляется, если в глаз попадет ресница. Гоше просто хотелось пожалеть самого себя. И хоть он никогда себе не признавался, что он был брошен всеми, он действительно был одиноким человеком.