«Вот тут-то мы устроим тебе, дружочек, настоящий суд божий», — радостно подумал он, прикидывая, какие отдать приказания, чтобы по всем правилам, как он любил выражаться, помуштровать этого грека. «Сейчас ты узнаешь, дружочек, что такое настоящий прусский суд божий!» — подумал он и решил, что заставит Агамемнона четверть часа, всего четверть часика, поползать: в воду: — обратно, в воду-обратно, с двумя паузами для передышки, и он подумал, что сам будет идти рядом с Агамемноном, пока тот будет ползать по песку четверть часа, с двумя передышками. И еще он подумал, что, если Агамемнон действительно продержится эти четверть часа, он сам на будущее станет повару хорошим приятелем. «Если Агамемнон это выдержит, я сам куплю этому пьянчуге столько вина, сколько он может влить себе в утробу, но пусть прежде похлебает водички». Унтер-офицер радостно засмеялся: в первый раз за три года службы на узле связи он по-настоящему обрадовался, и, хотя он жил раньше далеко от моря и не любил его, он был готов примириться с морем, раз тут можно так позабавиться.
— Голову в воду, дубина! — рявкнул он, увидев, что Агамемнон слегка высунул голову из воды, но фельдфебель тут же приказал греку: — Вставайте!
Две команды прогремели у грека в ушах одновременно, и он остался в воде.
— Вставайте! — повторил фельдфебель, а в третий раз он прокричал: — Встать! — и в ярости топнул ногой.
Агамемнон встал, но не вышел на берег. Вода стекала с его штанов, вода текла с его длинных волос и стекала по голой спине в мокрые брюки, прилипшие к телу. Ему было холодно. Он дрожал и задыхался. В ушах было полно воды; и во рту он чувствовал вкус горькой воды, от него тошнило. Солдаты стояли в нескольких шагах от него, они молчали, и те из них, у кого были винтовки, держали их наперевес. А те, у кого были автоматы, направили автоматы на повара. Винтовка обер-ефрейтора дымилась. «Значит, стрелял он!» — Эта мысль родилась у Агамемнона где-то в глубине сознания. Он смотрел на струйку дыма, которая поднималась из канала ствола. Он не видел больше ничего, только эту струйку дыма.
— Что вы здесь делали? — спросил фельдфебель.
— Я здесь купаться, — сказал Агамемнон, и ему показалось, что струйка дыма вырастает из ствола винтовки, как белое дерево.
— Разве вам неизвестно, что всем грекам запрещено появляться на берегу?
— Так точно, — ответил Агамемнон, — но на узле связи воды нет.
— А нам на это…! — заорал унтер-офицер. — Говори, скотина, ты партизан?
— Нет, нет, нет! — заплакал Агамемнон. И все вокруг показалось ему кроваво-красным. На кроваво-красных горах горело солнце. И сами горы словно сгорали, и дым поднимался в небо. И тогда он увидел то, чего не могли видеть солдаты: с гор спускались партизаны. Он услышал, как унтер-офицер снова заорал: