Девочка вскинула руки.
Темное, с фиолетовым оттенком небо в одно мгновение стало кислотно-желтым. Солнце исчезло. Геометрические конструкции начали таять как мираж, на их месте проступали очертания зданий, корявых деревьев.
Элли повернулась, завороженно глядя, как меняется странный пейзаж.
– Это… это настоящее чудо, – прошептала. У нее перехватило дыхание.
– Пустяки, – заверил Скиталец. – Скоро такие вещи тебя перестанут удивлять.
Элли теперь видела, что вместо «живых» конструкций появляются не здания, а то, что от них осталось, – руины. Это был город, изрядно потрепанный временем. Но некоторые строения, гигантские статуи, колонны сохранили былое величие. Овитые плющом и скованные у основания сетью корней, они все равно источали мощь, и Элли невольно представила, как этот город выглядел раньше.
Колодец исчез, на его месте теперь высилось здание с куполообразной крышей и острым, казалось, достающим до неба шпилем. По кругу здание обрамляли колонны, многие из них были покрыты зигзагами трещин, а некоторые и вовсе превратились в обломки.
– Добро пожаловать в мою тюрьму. – Скиталец улыбнулся и сложил руки на груди. – И это, к сожалению, не иллюзия.
После долгой паузы Элли заметила:
– Здесь красиво.
– Не смей! – голос Скитальца стал хриплым с металлическими нотками. – Не смей называть это место красивым! Это вонючая дыра, в которую меня заманила кучка предателей!
Под кожей его детского лица проступили красные, будто огненные, прожилки. Глаза стали большими, круглыми, как плошки, Элли показалось, что из них сейчас выплеснется черное пространство, которое вмиг поглотит все вокруг. Скиталец уже не говорил, а ревел точно зверь:
– Я ненавижу-у, э-это, ме-есто! Ненавижу-у!..
– Это плохое место! – воскликнула Элли, пятясь от своей разгневанной копии.
Скиталец затопал ногами, как рассерженный ребенок. Стена одного из зданий неподалеку с грохотом обрушилась, взметнув тучу пыли.
– Ненавижу-у!..
– Это плохое место! – громко повторила Элли.
Скиталец застыл в нелепой позе и стоял так почти минуту, а потом дернулось сначала его левое плечо, затем правое, шевельнулись пальцы, прожилки на лице пропали, глаза стали нормального размера. Он встрепенулся и будто бы обмяк.
– Фух… извини, – его голос опять звучал по-детски, губы сложились в ровную и какую-то кукольную улыбку, – но ты задела меня за живое. Раздражительный я стал за последние столетия, иной раз сам себя боюсь… Ну да ладно, забудем о плохом, – махнул рукой. – Пора как следует твое воскрешение отметить. Давненько я праздники не устраивал, давненько… А ну-ка закрой глазки. Закрой-закрой, не бойся.