Только молодой Гордон – пес графский, как пояснил проводник, – подбежал навстречу, ласково виляя хвостом, да какая-то баба рубила березовый сук на задворках…
– Что, вернулся с обеда Лев Николаевич? – справился у нее Константин Михайлов. – Это жена садовника, – пояснил он, обращаясь ко мне.
– Нет, обедает еще… – ответила баба.
– Беспременно, значит, сейчас вернется… Он скоро!..
Я еще раз вгляделся в окружающую меня обстановку: и самый дом, и деревянную, резную, грубой плотничьей работы, решетку веранды давно не мешало бы покрасить или побелить, но об этом, очевидно, мало кто думает здесь… Немножко запущенным кажется все окружающее.
На дощатых перилах решетки аляповато вырезаны, очевидно тем же плотничьим инструментом, поочередно то фантастический петушок, то еще более фантастическая человеческая фигурка…
В окне, рядом с дверью крыльца, которым, видимо, не пользуются, к самому стеклу прислонен какой-то удивительный портрет масляными красками…
Это, очевидно, работа какого-нибудь доморощенного художника, и притом с весьма замечательного оригинала: на портрете изображен какой-то блондин купеческой складки и моложавой наружности, во фраке, оба борта которого буквально унизаны орденскими звездами неопределенного происхождения, крестами, медалями… На шее оригинала, на зеленой ленте, красуются тоже две звезды и еще какой-то орден или значок посредине между ними…
Я только что в недоумении занялся разгадкою, кто автор и кто оригинал этого необыкновенного портрета, как во флигеле, занимаемом графом Львом Львовичем Толстым, громко хлопнули дверью, и стук ее гулко разнесся в морозном воздухе…
– Вышел Лев Николаевич! – объявил мой чичероне.
Через минуту в конце длинной липовой аллеи, соединяющей оба каменных флигеля, показалась высокая, очень высокая фигура знаменитого отшельника Ясной Поляны.
Он быстро шел, пережевывая еще на ходу остатки последнего блюда, в серой круглой войлочной шапке и закутавшись, как в халат, в длинный черный не то армяк, не то пальто без пуговиц… Я сделал несколько шагов навстречу графу…
– Да ведь мы с вами, кажется, знакомы уж? – произнес он, протягивая руку… Лев Николаевич ошибался: маститого отшельника посещает такая масса «интервьюеров», корреспондентов, ученых и просто поклонников, что немудрено, разумеется, и ошибиться в этом синклите…
– Я завален работой по горло, корректура, переписка!.. Печатал свою последнюю вещь на «Ремингтоне», чтобы еще раз выправить ее… – говорил Лев Николаевич, пока мы медленно подвигались к дому. – Вы читали мое письмо по поводу молокан?.. Ведь это возмутительное дело, и об нем как будто замолчали везде после моего письма, да и самое письмо, кажется, осталось не перепечатанным в других газетах, а между тем тут бы и продолжать выяснение этого вопроса… Я, прежде чем напечатать свое письмо в «С. Петербургских Ведомостях», обращался к…