— Неувязочка, — сказал я. — Они же были бессмертны.
— Вы напрасно стараетесь поймать меня на лжи, молодой человек, — обиделся Лопухин. — Да, Итеру были бессмертны, потому что каждый из них получал в свое время дар вечной жизни от Чаши. Но бессмертие это не было абсолютным, как не бывает абсолютной ни одна вещь в нашем мире… Помните миф об Ахилле?
— Помню, — кивнул я. — Волшебные воды Стикса и так далее.
— Вот-вот, — подхватил старик. — Точно так же, как у Ахилла было одно-единственное уязвимое место, у всех Итеру существовала какая-то оговорка его личного бессмертия. Это была своего рода пуповина, связывавшая их с миром людей, потому что став бессмертными полностью, они могли бы неузнаваемо перемениться.
— Стоп, — сказал я. — Стоп, стоп, стоп. Что же получается — Хромец тоже бессмертен не полностью?
— Естественно. Его тоже можно убить, только нужно знать, как. Все Итеру знали уязвимые места своих собратьев. Но у Хромца перед ними было огромное преимущество — он был охотник, а они — дичь. Он настигал их одного за другим и убивал. Некоторых он убивал сам, некоторых — чужими руками, используя не представлявших себе его истинных целей негодяев, судьба которых всегда бывала ужасна… Так он убил Ли Цюаня, Хранителя короны. Так он убил Шеми, Хранителя Черепа. Так он убил многих других, пытавшихся встать у него на пути.
— Да, — задумчиво произнес я, когда он закончил свой рассказ. — Да, интересная история вырисовывается…
Я просто не знал, как можно было еще прореагировать на ту невообразимую мешанину правды и выдумки, которую вывалил на меня Лопухин. Ясно было только одно: идет какая-то крупная возня вокруг исторических реликвий, стоящих, скорее всего, бешеные деньги. В игру эту вовлечены крутые ребята из кругов, где торгуют антиквариатом (золотая фигурка ламы косвенно об этом свидетельствовала). Возможно, на их стороне действует сильный гипнотизер или суггестолог — это, по крайней мере, было бы самым разумным объяснением появления Тени и прочих спецэффектов. И еще ясно было мне: кому-то очень выгодно напустить вокруг всей этой игры побольше мистического туману. А старик Лопухин — просто милый, слегка выживший из ума романтик.
Сделав столь неутешительный вывод, я принялся рассматривать в изобилии рассыпанные вокруг осколки стекла, избегая встречаться взглядом с Романом Сергеевичем, который, казалось, вполне уже пришел в себя и даже получал от рассказа немалое удовольствие.
— Кстати, — удивительно деловым голосом сказал он, прервав затянувшуюся паузу, — я ведь до сих пор не рассчитался с вами за проделанную работу.