— У них что, нет никакой защиты?
— Есть, конечно, очень хорошая защита.
— Не такая хорошая, если ты смог к ней подключиться.
— Я и пентагоновскую взламывал, — скромно заметил компьютерный гений.
Настя с уважением посмотрела на Гарикова гостя. Некоторые ее знакомые, тоже не новорожденные в виртуальном пространстве, о пентагоновской даже и не мечтали. Алекс взгляд Насти истолковал правильно и окончательно расположился к этой необычной русской.
— Недавно закончились похороны Магнуса, — пояснил он, — я записал, если хочешь.
Настя от приглашения Бодлера не отказалась. Ощущение у нее было странное, но моральных вопросов в стиле «тварь ли я дрожащая или право имею?» задавать себе не стала. Приоритеты на этот момент у нее были совсем другими. Поместье де Вельтэнов было очень даже симпатичное. Не замок, конечно, но хороший господский дом, что-то вроде родовой усадьбы с большим трехэтажным центральным строением со стрельчатыми окнами и двумя башенками по сторонам. Явный стиль «новой готики», когда в начале XIX века победившая буржуазия заностальгировала и обратила свои взоры в прошлое. Средние века показались тогда романтичными: там были «прекрасные дамы», мужественные рыцари, вдохновенные монахи, загадочные алхимики и прочий мистический люд, не то что окружавший их рациональный и торговый XIX век, вот и понесла косая в щавель. Видимо, эта мода не обошла стороной и предков Вельтэна.
Кино на экране было немым, но по расстановке ролей она догадалась, кто был кем. Вельтэна хоронили в фамильном склепе. Прямо за гробом шла мать, представительная дама лет пятидесяти-шестидесяти в черном одеянии, в покрое которого явно чувствовался фирменный знак одного из парижских домов Высокой моды. Возраст определить было трудно, женщина была ухоженной, даже траур не оставил особого отпечатка на холеном лице с негромким макияжем. Отец держался в сторонке, пара скорее всего была разведена. Рядом шел младший брат Вельтэна. Он явно был в шоке, не стеснялся своих слез и судорожно сжимал край гроба, словно не желая отпускать того, к кому был так привязан. Дальше двигались все остальные — родственники, друзья и, смешавшись с толпой, Ника, подруга Вельтэна. Ее почему-то не допустили в первый ряд. Она была бледной, под глазами прочно залегли черные круги, но выражение лица было решительным и даже каким-то отчаянным.
Насте стало слегка не по себе, медленное, наполненное печальным смыслом действо разворачивалось перед ее глазами. Отсутствие звука и почти черно-белые тона придавали ему какой-то особо зловещий оттенок. Она стала прокручивать. Тем более внутри склепа камер не было и смотреть дальше было незачем. Правда, через какое-то время, обстановка изменилась. Бодлер, по всей видимости, переключился на камеры внутреннего наблюдения. «Безопасность в доме Вельтэнов была на высоте», — хмыкнула она про себя. И на этот раз в центре действия был огромный салон, в котором остались только самые близкие. Они сидели полукругом, и прямо перед ними помещался один, одетый с иголочки мужчина. Он читал какой-то документ. Лица окружающих были напряженными. В один момент с места вскочила мать, вмиг потерявшая весь свой лоск. Она обратила свое лицо к сидевшей тут же Нике и начала что-то говорить. Ника отвечала, и по лицам было заметно, что этот разговор был чем угодно, но только не обменом любезностями. Затем в разговор вмешался отец, заспоривший и с матерью, и с Никой. Наконец, вскочил брат и явно закричал на всех окружающих. Следом юноша выскочил из комнаты, но спор на этом не закончился. Мать даже схватила Нику за руку, та руку выдернула, но не отодвинулась, с вызовом поднимая лицо. Элегантно одетый мужчина в разговор не вмешивался, просто сидел, почти не двигаясь и наблюдая за сварой. Правда, спокойствие его было показным, желваки ходили ходуном, а руки нервно теребили уголок конверта.