– Да не сделали еще! Но уже скоро!
Когда с мусором было покончено, я вернулся домой, неторопливо вымыл руки под ворчание девушек, которые теперь мудрили над сервировкой стола, и решил наконец покурить.
Найдя сигареты в сумке, я вышел на улицу.
Было тихо.
В коттеджах тускло блестели окна. В одном окне мерцали лампочки. Женщина наряжала елку. Конечно же, это была красиво одетая женщина, взрослая и прекрасная.
Я никак не мог надышаться этим воздухом, насмотреться на этот снег, а сигарета быстро кончалась.
Ладно, постою так.
На крыльцо вдруг вывалилась вся компания – Радлова, Ермолаева, поэт Рабинович, мальчик Сережа (который до этого просто лежал и читал книгу) и сестра Оля. Все громко смеялись и толкали друг друга.
Наконец выяснилось, что они нашли на веранде санки и теперь решают, кто кого должен везти.
Конечно, я повез Радлову и Ермолаеву.
Непонятно, как они уместились в эти детские санки вдвоем, но это был факт.
К счастью, когда мы миновали ближний лесок, дорога пошла с горки, и санки легко покатились.
Сейчас надо их опрокинуть и самому упасть, подумал я. Будем вместе валяться в снегу, романтика.
Но так не получилось. Рабинович умудрился поскользнуться и теперь, охая и чертыхаясь, пытался встать с коленок.
– Вот блин, – не выдержал он.
– Чего такое?
– Че-то болит. Может, вывих небольшой. Надо домой скорей, и льда. Или снега.
Теперь в санки посадили Рабиновича, и его повезли домой с гиканьем Радлова с Ермолаевой – санитарный поезд.
В номере каратист профессионально осмотрел ногу Рабиновича и сбегал за льдом, то есть просто отколупал его на улице от сосулек – местность он уже успел изучить.
– Да что ж такое, Рабинович! – орала Радлова. – Нам глинтвейн надо варить! А тут ты со своей ногой.
Вывих оказался небольшой. Рабинович даже мог ходить, но недалеко и осторожно.
Каратист-одноклассник Тимофеев тоскливо оглянулся вокруг себя.
– Хорошо тут у вас! – завистливо сказал он. – Глинтвейн варите, салат делаете, все дела.
Видимо, его подружка, медленно выходящая из депрессии, все еще спала беспробудным сном. А возможно, лекарство, которое она приняла, было не таким уж заурядным. А возможно, это было даже не лекарство.
– Ребят, а можно, я к вам приду? Новый год мы с ней встретим там, у себя, и потом я к вам приду? – умоляюще произнес Тимофеев.
…Ему, конечно, разрешили.
Наконец девицы приступили к самому главному. Радлова вылила в кастрюлю три бутылки вина, зажгла плиту и поставила кастрюлю на маленький огонь. Все восхищенно собрались кругом и смотрели на процесс.
Поэт Рабинович достал из кармана пальто привезенную из Москвы бутылку водки.