— Но Ричард… — Мириам беспомощно покачала головой, спокойствие мужа выводило ее из себя. — Там нет моря; оно существует только в твоем воображении. Больше никто его не видит.
Мейсон кивнул и засунул руки в карманы:
— Возможно, никто его даже и не слышал.
Он вышел из столовой и отправился к себе в кабинет. Диван, на котором он спал во время болезни, по-прежнему стоял в углу, рядом с книжным шкафом. Мейсон сел и взял с полки большого окаменевшего моллюска. Зимой, когда он был прикован к постели и смотрел на гладкую витую раковину, у него в воображении рождались бесконечные ассоциации с древними морями и затонувшими кораблями, даря ему несказанное удовольствие безграничных фантазий и образов. Мейсон взял ее в руки, изящную и загадочную, точно фрагмент древнегреческой скульптуры, найденный в высохшем русле реки, и представил себе, что эта раковина стала вместилищем времени и иной вселенной. Еще немного, и он поверил бы, что ночное море, преследующее его во сне, возникло из той самой раковины после того, как он, сам того не ведая, потер один из ее завитков.
Мириам вошла в комнату вслед за ним и резким движением раздвинула шторы, будто понимала, что Мейсон вернулся в сумеречный мир своей болезни. Она взяла его за плечи и сказала:
— Слушай, Ричард, сегодня, когда ты услышишь волны, разбуди меня. Мы посмотрим на них вместе.
Он мягко высвободился из ее рук и ответил:
— Увидишь ты море или нет, не имеет никакого значения. Важно, что я его вижу.
Чуть позже, шагая по улице, Мейсон подошел к тому месту, где стоял прошлой ночью, наблюдая, как, пенясь и шипя, к нему приближаются волны. Из домов, которые в его видении накрывала вода, доносились самые обычные будничные звуки. Пожелтевшую от июльской жары траву на лужайках поливали вращающиеся фонтанчики — в лучах яркого солнца тут и там возникали разноцветные яркие радуги. Между деревянными заборами и водяными шлангами лежал толстый слой летней пыли, нетронутый со времен прошедших ранней весной дождей.
Улица, один из дюжины пригородных бульваров, окружавших город, тянулась на северо-запад примерно на три сотни ярдов, а потом выходила на большую открытую площадь, где располагался местный торговый центр. Мейсон прикрыл глаза рукой, чтобы не мешало солнце, и посмотрел на часы на башне здания библиотеки и на шпиль церкви — только они и выступали среди бурлящих протуберанцев моря. Все было именно так, как он запомнил.
Чем ближе они подъезжали к торговому центру, тем ниже становилась дорога, пока наконец не стала, по удивительному совпадению, границей берега призрачного моря. Отсюда до города оставалось всего около мили, и узкая невысокая гряда составляла часть края большого естественного бассейна, внутри которого находилась аллювиальная равнина, заканчивающаяся небольшими меловыми залежами. И хотя его частично скрывали дома, Мейсон узнал мыс, возвышавшийся в море, словно крепость. Огромные волны разбивались о его основание, в воздух летели снопы брызг, а потом с гипнотической медлительностью падали, падали в отступающую воду. Ночью мыс казался больше и уже, напоминая неприступный бастион, защищающий берег от стихии. Мейсон пообещал себе, что как-нибудь вечером придет на мыс, чтобы волны разбудили его, когда он уснет на его оконечности.